Новосибирск и Новосибирская область: свежие новости, объективный анализ, актуальные комментарии

В театре «Глобус» поставили спектакль для подростков с клиповым мышлением

«Принц и нищий». Театр «Глобус». Режиссёр Владимир Данай. Художник Александра Карпейкина

Думаю, что современные подростки не особенно увлекаются творчеством Марка Твена, а поэтому в большинстве своём не в курсе хитросплетений его романа «Принц и нищий», где ироничный американец вовсю поглумился над традициями и обычаями Англии XVI века. Поэтому восприняли как должное, что в спектакле Владимира Даная Двор отбросов — это гангстарайон, где народ живёт в унылых хрущёвках с решётками на окнах, а дворец принца Уэльского — это интерьеры в стиле стерильного минимализма с присутствием ИИ. Несмотря на то что в программке написано, что автор всё-таки Марк Твен, от последнего осталась лишь примерная канва сюжета: бедняк Том Кенти попадает во дворец принца Эдуарда, мальчики меняются местами, а зритель наблюдает, как герои пытаются освоиться на новых «планетах», ибо социальное расслоение позволяет существовать на одной Земле совершенно разным мирам. Принц с ужасом узнаёт, что за воротами дворца больно бьют по лицу за слабость, а нищий — что во дворце больно казнят на электрическом стуле по липовым обвинениям. Новый опыт запускает процесс трансформации: Том Кенти обнаруживает в себе талант гуманиста-реформатора, а Эдуард, хлебнув настоящей жизни, из белотелого юноши превращается в собранного чувака с амбициями. На этом все отсылки к роману-воспитанию Марка Твена заканчиваются, потому что действие спектакля происходит «здесь и сейчас» — в кислотном клиповом мире, где наушники качают ритмичные биты, а герои залипают в смартфонах или приставках.

Современной интерпретацией классического текста сегодня искушённого зрителя не удивишь — режиссёры всё чаще выступают авторами инсценировок, иногда переписывая привычный читателю текст начисто. В мире Даная Том Кенти (Иван Зрячев) на все коллизии окружающего мира реагирует радостным воплем «Офигенно!», а принц Эдуард (Никита Зайцев) малахольно тянет «Ну, паап, ты скоро?» в позе «носочками внутрь», демонстрируя полную инфантильность и профнепригодность в будущих делах государевых. К тому же Эдуард явно перенёс в детстве какую-то лютую психотравму, потому что спектакль начинается «арт-хаусной» мизансценой, где папа-король поджаривает на электрическом стуле очередного несогласного. Судя по реакции принца, подобные «приколы» для него — всего лишь серые будни. Но мы-то с вами знаем, что зумеры — очень нежные существа, и такой опыт для них бесследно не проходит.

Сцена с казнью (очень, надо сказать, убедительная, не Ларс фон Триер, конечно, но неприятно) запускает один из главных месседжей спектакля — про «отцов и детей», которые из века в век не слышат друг друга. Первые — давят и наступают, вторые — прячутся и уходят. Том скрывается в дешёвом смартфоне, Эдуард убегает в приставку: у обоих папаши — авторитарные и жёсткие типы. Но если папа-король быстро выполняет свои сценические функции и умирает в начале спектакля, то Джон Кенти (Владимир Дербенцев) становится чуть ли не центральной родительской фигурой, на которую в будущем могут «молиться» педагоги Новосибирска как на позитивный пример правильного отцовства. Старший Кенти ненавидит смартфоны и считает, что всё зло в мире от гаджетов, которые поймали в свои сети детей всего мира. С ним, конечно, не поспоришь, но на фоне тумаков, которые он щедро раздаёт сыну, такие монологи выглядят неубедительно, потому что напоминают дидактический материал из серии «как говорить с подростком про вред телефона».

В этом, наверное, и заключается главное противоречие спектакля, когда, с одной стороны, идёт воспитательная прокачка в духе «первая учительница моя», а с другой — полный концептуальный отрыв, где по станции метро бродит почти голый Отшельник (Иван Басюра), возомнивший себя падшим ангелом, а умерший папа-король в финале выводит к зрителю огромного белого верблюда. Как писал Фёдор Достоевский в своём очерке «Зимние заметки о летних впечатлениях»: «Попробуйте задать себе задачу: не вспоминать о белом медведе, и увидите, что он, проклятый, будет поминутно припоминаться». Вот то же и про верблюда, ставшего хитрым режиссёрским ходом. Хотя в некоторых культурах считается, что белый верблюд — это символ чистоты, богатства и процветания. Поэтому будем считать, что в финале всё сложилось и каждый получил то, чего заслуживает. Эдуард — справедливое царствование, а Том — милый сердцу Двор отбросов с речкой-вонючкой, о которой он так ностальгировал во дворце. Где, как говорится, родился, там и пригодился.

Линия отца и сына Кенти должна была стать в спектакле воспитательно-магистральной, когда старший осознаёт, что с ребёнком нужно разговаривать, а младший вдруг понимает, что папа его любит. Но сама агрессивная форма спектакля не предполагала каких-то «телячьих нежностей», поэтому воссоединения отца и сына не случилось.

Сценограф и художник по костюмам Александра Карпейкина придумала абсолютно безвоздушный и яркий мир, где картинка-эпизод меняется со скоростью новостной ленты в телеграм-канале, напоминая комикс и клип одновременно, когда глазу больно от кислотной стерильности, но скучно, потому что нечего рассматривать. Сценография «Принца и нищего», вписанная в условия малой сцены, отвергает сюжетный нарратив — все эпизоды будто выхвачены из своего контекста, они живут сами по себе, не соединяясь с предыдущими. Наверное, это хорошая находка для подросткового спектакля, где зрители мыслят клипами, речевыми шарами из комиксов и гэгами.

Создатели спектакля очень старались говорить с подростками на их языке. Много отсылов к разным субкультурам и кумирам: к примеру, игрушечного пса Тома зовут Тупак — в честь американского рэп-музыканта. Ну и клиповость спектакля определённо сыграет на зрителя, для которого классический нарратив — это что-то очень архаичное и трудное.