Новосибирск и Новосибирская область: свежие новости, объективный анализ, актуальные комментарии

Председатель «Ассоциация «Интеграция» Ирина ФЁДОРОВА — о тренировочных квартирах и смысле жизни.

Всё чаще звучат мнения, что людям с ментальными и физическими особенностями лучше жить в социуме, чем страдать в психоневрологических диспансерах. Но есть те, кто не пишет об этом человеколюбивые посты в Фейсбуке, а год за годом конкретными делами разворачивает нас в сторону гуманизма. Среди таких людей — председатель «Ассоциация «Интеграция» Ирина Фёдорова, благодаря которой в регионе развивается проект по сопровождаемому проживанию людей с ОВЗ. «Самое страшное — это когда к тебе приходят пожилые родители и говорят: “Мы через десять лет умирать будем. Помогите нашему ребёнку — мы не хотим, чтобы он в интернате свою жизнь закончил”. Я дышать сразу перестаю», — сказала два года назад Ирина «Ведомостям». С тех пор мало что изменилось — она по-прежнему забывает дышать.

— Ирина, знаю, что ваш приход в «Интеграцию» был особым…

— До этого я жила обычной жизнью: семья, дочь, работа в детском саду, учёба — я педагог-дошкольник. Люблю детей и всегда интуитивно понимала, что с ними нужно делать и чего они хотят. Получила дополнительное образование психолога: хотела понять, почему многие дети не вписываются в картину «общего образования»? Ответ был прост: все дети — индивидуальности, а мы их чесали под одну гребёнку. 13 лет я проработала в детском саду, пытаясь доказать, что самость человека не укладывается в общие методички и любая программа должна учитывать особенности ребёнка. Оказалось, что мои мысли были не ко времени, я была вынуждена уйти. И это было не просто увольнение: меня убедили, что педагогика — не моё. Была тогда подвержена чужому мнению, сильно расстроилась, решила, что «больше никогда», и ушла в бизнес.

— Что за бизнес?

— Я даже толком не помню, чем занималась фирма, в которую я пришла, металл какой-то, — 90-е годы, одним словом. Глава компании поглядел на меня, понял, что я не их человек, и предложил заняться развивающими играми для детей. Занялась, но продолжала индивидуальные консультации как педагог-психолог. А потом встретила Олега Григорова, сына основателя «Интеграции», который попросил меня разработать программы для их детей. И вот сижу я в кабинете, заходит бабушка с внуком. Мальчик поворачивается, и я понимаю, что он не видит. Был шок. Я попыталась выиграть время и перенесла консультацию, чтобы подготовиться. Но поймала себя на мысли: «Я знаю, что нужно делать». За два дня перелопатила литературу, придумала рабочую схему, а когда бабушка с мальчиком опять пришли ко мне, то спросила её: «А вы одни такие?». «Да что вы, — ответила она. — Нас только в “Интеграции” таких восемь человек». Так в 2001 году я стала консультантом этой маленькой группки. Тогда незрячие ребята были вынуждены сидеть дома: только в 2005 году мы добились, что их начали принимать в специализированные сады для детей с ослабленным зрением. Два года я совмещала «Интеграцию» и бизнес. А в один прекрасный момент вдруг поняла: всё, больше не могу видеть эти контейнеры с развивающими играми. Приняла решение — продала бизнес и купила на эти деньги оборудование для игровой комнаты в «Интеграции».

— Это очень сильное и смелое решение. Видимо, у вас была могучая поддержка?

— Нет, меня тогда никто не поддержал. Чтобы сохранить уровень жизни семьи на прежнем уровне, пришлось подрабатывать психологом, даже опыт ночной няни-гувернантки у меня был. И за это меня костерили все кому не лень. Но я не жалею. У меня в жизни появился смысл. Я не могу жить бессмысленно и по инерции — сразу болеть начинаю, вянуть, моя семья в курсе, как это происходит. А в «Интеграции» я поняла, что могу быть кому-то полезна. Это очень важное чувство для меня. В 2008 году мы запустили наш самый важный проект — детский центр.

— В те годы инклюзия ещё не была социальным трендом. Приходилось выживать?

— Однажды было такое, что никто к нам не пришёл. Я села в зале и поняла, что не справилась. Тут открывается дверь, входит Оля и её дочь Алиса, которой тогда было восемь лет. «Всё, — говорю я Оле. — Ухожу, больше не могу, сил нет». А Алиса в сторонке танцует, у неё полное отсутствие зрения и ментальные нарушения. Оля отвечает: «А мы куда, Ир? Нам же больше некуда идти. Мы же не нужны никому». И тогда я приняла единственное верное решение — наш центр будет работать до последнего человека. Вот будет сюда приходить один человек, которому нужна наша помощь, организация продолжит работу. Не будет такого человека — закроемся.

— Вы одни из первых организовали тренировочную квартиру для людей с ментальными нарушениями — в районе МЖК на первом этаже девятиэтажного дома. Помню, что у вас сначала не складывались отношения с жильцами — они стигматизировали ребят. Сегодня как?

— Мы год пытались установить с ними контакт. Даже задабривали благоустройством, чтобы они наших детей дебилами не называли. Со временем они поняли, что ребята очень доброжелательны. У нас начали налаживаться добрососедские отношения. В знак нашей дружбы мы устроили праздник, накормили всех желающих кашей. Я очень благодарна им, что они смогли уйти от стереотипов и поменяли свою точку зрения.

— Может ли родитель особенного ребёнка жалостью навредить его социализации?

— Часто так и случается. Родители считают, что их ребёнок в зоне риска, не дают ему проявиться и заигрываются в свою «главную миссию» — я несу свой крест. В работе с родителями мы перешли на более жёсткую форму. Если у ребёнка с ментальными нарушениями идёт серьёзный сбой в социуме, то времени остаётся мало. Надо набираться мужества и задавать себе главный вопрос: «А что будет с моим ребёнком, когда меня не станет?» Некоторые родители психуют, уходят. Но мы твёрдо стоим на своей позиции. Иногда в социальной беспомощности и агрессии ребёнка виноваты родители: слишком жалели его, не заставляли трудиться, делали всё за него — одним словом, избрали путь наименьшего сопротивления. А он очень опасен для незрячих детей с ментальными нарушениями.

— Как складываются у вас отношения с министерством социального развития и труда Новосибирской области? Продолжаете сотрудничество?

— Да, у нас партнёрские отношения — в том, что инклюзивное образование развивается, есть и заслуга министерства. Я рада, что мы включены в перечень организаций, которые оказывают социальные услуги людям с ОВЗ, — это очень важный вектор нашего развития.