Новосибирск и Новосибирская область: свежие новости, объективный анализ, актуальные комментарии

Художница из Новосибирска Соня ВОРОНА — о том, как важно передать настроение, челлендже «100 работ в год» и почему художник не должен быть голодным

Её мастерская находится на Серебряном озере, за мольберт она встаёт в нарядных платьях, планирует выставить свою работу за миллион рублей и убеждена, что детей нельзя заставлять улыбаться… В мастерскую Сони Ворона мы пришли в тот момент, когда она писала работу «Улыбайся» — на крупном плане лицо ребёнка, а родительские руки растягивают ему в улыбке рот.

— Одна из картин, над которой сейчас работаю, — «Улыбайся». Она про ребёнка, которого заставляют улыбаться, а по нему видно, что он этого не хочет. А ещё она про то, что очень часто родители устраивают детям что-то без их желания, а потом ждут в ответ радости. То есть происходит как бы подмена детского желания на желание взрослого, и вот это очень печальная история. Помните известный анекдот: мама кричит с балкона сыну, который играет на улице: «Вовочка!» — а он в ответ: «Я замёрз или есть хочу?».

Интерпретаций, конечно, может быть множество. И про то, что искусственно созданная улыбка — это совсем не та, когда он увидел этот прекрасный мир и улыбнулся ему искренне. Да, взрослый думает, что ему нужно вот это, вот это и вот это, а на самом деле — нет. Человек растёт, и на каком-то этапе он перестаёт отделять свои желания от желаний других. И об этом в том числе я хочу говорить в своём творчестве.

— Однажды со мной произошла интересная история: на одном из маркетов, где продавались мои открытки, обнаружилась одна — на ней было только название моей работы «Алиса падает в кроличью нору» и абсолютная пустота. Открытка стоила 500 рублей, покупатели переворачивали её в надежде обнаружить что-то, но нет. Коллеги-художники смеялись надо мной, мол, что это ты продаёшь? В общем, много эмоций, смех и смущение: откуда взялась эта открытка — я не знаю, сама её случайно обнаружила в стопке. Видимо, одна из типографий просто забыла напечатать изображение на лицевой стороне, а обратную сторону подписала. Кстати, я собираю ошибки типографий и не перепечатываю, например, спутали название работы на открытке, сделали надпись вверх ногами или нечто подобное.

— Про челлендж «100 работ в год» я заявила в публичном пространстве. Его суть: с 16 июня этого года до 16 июня следующего написать 100 картин. Это картины, эскизы, зарисовки любого формата, размера, материала, и это примерно 8-9 работ в месяц. Условие — минимальное время работы от 1 часа (быстрые наброски не считаются). С идеями проблем нет — они требуют высказаться, постоянно заполоняют мозг, записаны, собраны в блокнотах в папках с эскизами, заметках на телефоне, салфетках из кафе, аудиосообщениях и кружочках в мессенджерах.

А почему в публичном пространстве? Это такой инструмент, который работает, наверное, не только со мной. Когда ты знаешь, что ничего никому не должна, будешь писать медленно. И так кисти и не доберутся до этих идей и записей, или они утратят свою актуальность. Эскизы у меня лежат тоже, недописанные работы. А теперь есть стимул. Причём я хочу не просто писать, а писать так, чтобы мои работы были востребованы и высоко ценились. Осенью планирую написать картину и выставить её в соцсетях за миллион рублей — я не знаю, продастся она или нет, но пусть так будет. У меня уже есть идея — возможно, это будет «Довольная женщина», но в большом масштабе.

— «Довольная женщина» — её можно увидеть на страницах моих соцсетей. А чем же она довольна? Жизнью? Любимым мужчиной? Хорошим маникюром? Ну, тут история умалчивает, потому что пусть у каждого будет своя версия. Одна моя знакомая как-то сбросила фотографии этой работы своим знакомым. Те спросили название, а она забыла — говорит, кажется, радостная или счастливая женщина. А они ей: да, похоже, что она довольная! То есть зритель, который вообще ничего не знает про искусство, очень чётко отличил этот мощный эмоциональный нюанс. И для меня важно передавать любые настроения, даже малейшие, они мне интересны. И конечно же, хочется переплюнуть Матисса. Как говорил мой учитель Александр Косенков: необходимо ставить перед собой сверхзадачи.

Какую тему ты берёшь и о чём ты говоришь — у тебя должно быть своё собственное образное пространство. Условно говоря, чтобы было понятно: тема подсолнухов уже была закрыта Ван Гогом, а горы — Рерихом.

— В моих работах, действительно, яркие очень краски. Но когда меня спрашивают, хватает ли мне красок в окружающем пространстве — скажу, что хватает. Окна моей мастерской выходят на лес. Там недалеко конюшня, я вижу, как на зелёном фоне гуляют лошади. Это естественный фон природы. И мне совершенно не хочется видеть расписным город, где уже изначально так всё нелепо понатыкано. Да, возможно, не хватает ему красок, но цветом очень-очень сложно оперировать, сочетать, чтобы получилось гармонично. Либо это должен делать суперпрофессионал, либо не надо — испортите всю эту серо-холодную классику, и зазвучат фальшивые ноты. Ох, как я это не люблю, чувствую, ощущаю дисгармонию — как музыкант.

Помню, в Омске я сняла квартиру — там висел красно-коричневый ковёр в сочетании с голубыми обоями. Для меня это было, знаете, как пенопластом по стеклу. Если такое сделают с городом, я просто сама его перекрашу!

— Я не пишу в упадническом настроении — мне обязательно нужно хорошее состояние. Люблю работать в красивых платьях, а не заляпанных краской комбинезонах. И вот это, что художник должен быть голодный, — вообще не про меня, не про мою жизнь. Я, наоборот, сначала поем, послушаю музыку хорошую, куда-нибудь схожу, вот тогда я могу писать. Короче, работаю, когда всем довольна и собой тоже. С одной стороны, это сложность, с другой — ну, как бы я себе уже выработала какие-то ритуалы, правила что ли, иначе я не смогу просто ничего сделать. Когда я пишу, мне хочется войти в состояние подлинного бытия, чтобы максимально выразить себя, несмотря на какие-то ограничения. И настоять на своём — именно в этом случае художник становится уникальным. Никаких «я так переживаю, мне не нравится, что я пишу…». Подобные разговоры-страдания не люблю. Иначе зачем тогда? Я получаю удовольствие от того, что я делаю, даже если есть сомнения по цвету, композиции, что работа не идёт. Есть такая шаблонная фраза «будь собой, а мир привыкнет». А это сложно, а для этого нужна смелость!

— Его можно назвать реальным персонажем. Когда-то его кто-то подарил Александру Петровичу Косенкову, и я обнаружила его в мастерской. Помню, мне сразу же пришло на ум имя — Бенджамин, с первых секунд, Александр Петрович согласился: какое же ещё имя может быть у гуся, тем более гуся в галстуке.

Захотелось сделать несколько работ с этим гусем. Так, например, появилась «Гусь Бенджамин и грузинский чай». Александр Петрович тоже сделал натюрморт — но совершенно по-своему, в своём стиле.

А сейчас Бенджамин стоит у меня на полке — такой же, как у Косенкова, но его вырезал мой папа, он работал по дереву. Я очень любила жанровые сценки — это как раз то, что сильно отличает наше творчество с учителем: у меня именно сцены с людьми, с фигурами, с персонажами…