Новосибирск и Новосибирская область: свежие новости, объективный анализ, актуальные комментарии

«Белый художник» Валерий Нестеров о своих взрослых учениках, везении и постоянной потребности размышлять.

За любовь к белому цвету его называют «белым художником», хотя кроме цикла «Абсолютное белое» у Нестерова есть немало работ и серий широкой палитры. Валерий Нестеров пишет удивительно живые полотна, как если бы это было кино, сконцентрированное в одном кадре. Погружаясь в этот мир, он пребывает среди образов и смыслов, чтобы однажды вынырнуть из этого млечного пути и обнаружить, что за окном его мансарды-мастерской идёт снег. Творчество как болезненная потребность познания мира и размышления о себе, о человеке. Этому он учит и своих взрослых учеников. В студию Нестерова приходят люди уже состоявшиеся, здесь они открываются по-новому, постепенно становясь центром собственной вселенной.

— Валерий Станиславович, взрослые люди приходят к вам заниматься живописью, о чём вы с ними говорите?

— Моя задача — обеспечить достойный уровень работ студийцев, подтверждением тому могут служить выставки. К примеру, сейчас в министерстве культуры Новосибирской области проходит выставка работ 12 моих учеников. В студию они приходят раз в неделю, берут кисточки и создают очень хорошие картины, не каждый художник в нашем союзе может так. Но дело даже не в технике, которой я, конечно, учу. Главная цель — чтобы люди научились размышлять. При этом нет книг и научных трудов, рассказывающих о том, как в человеке, который живёт и работает, открыть творческое ядро — то самое чувство абстрактного, которым мы все наделены с рождения.

— Тем более во взрослом сложившемся человеке…

— К нам приходят и в 30, и в 40, и в 50 лет. И нужно так зацепить человека, чтобы он начал себя рассматривать, как бриллиант, чтобы он начал видеть грани, как они переливаются и блестят. Это сложный процесс, там нужно жить, чтобы человек начал рассуждать не про меня или знакомых, а про себя, свою семью, детей и внуков, сообразуясь с культурным кодом.

Диалог, Валерий Нестеров.

— У России свой культурный код. На ваш взгляд, что является его стержнем?

— Все искусства — балет, музыка, литература, поэзия, театр — я говорю о лучших образцах — это наш нравственный стержень, вокруг которого всё образуется. Тайный код, который никто не может разгадать. Как журналисты часто спрашивают: вам же сейчас хорошо — свобода, нет горкомов партии, которые давили на художников. Но тогда была система творческих заказов, а сейчас её нет, как нет и большого интереса к тому, что мы делаем. Частные галереи появляются ненадолго и исчезают, их очень мало, и в музеях они не выставляются. В Алматы, например, где почти полсотни галерей, устраивают фестиваль частных галерей, на который съезжаются со всей страны, в том числе очень состоятельные люди. Интерес такой, что на открытии выставок собираются десятки телекамер и журналистов, у нас с этим плохо. 

— Без внутренней свободы нет творчества. Как научиться свободе?

— Система обучения изобразительному искусству у нас отработана десятилетиями, детям ставят натюрморт для натуры и рассказывают об осях симметрии и других законах. А нужно расшевелить в них душу, чтобы они были открыты, счастливы и горды собой. Я вообще считаю, что нужно помогать людям становиться гордыми. Особенно женщинам стоит любить себя, гордиться собой и своими близкими. При этом нужна внутренняя свобода, чтобы научиться размышлять, это очень интимный процесс. Когда ты себя понимаешь, то и другого сможешь понять. Как в фильме «Кортик» — учительница разговаривает с мальчишками, как нужно читать пушкинские строки: «И вырвал грешный свой язык…», — и показывает, как вырывает и бросает на пол со звуком шлепка. Так и в творчестве, когда человек создаёт какое-то произведение, то же самое должно случиться: взял кусок сердца, души, вырвал, вытащил наружу и плюхнул на всеобщее обозрение. Это и есть творческая свобода.

— Она точно есть в ваших картинах, как и отсутствие законов логики. Вы их сознательно нарушаете?

— Это был естественный отбор. Я годами шёл к какой-то «своей» стилистике, избавляясь от лишнего. И когда художник пытается заигрывать со зрителем — на плоскостном изображении рисует тени, чтобы его больше поняли и оценили, я называю это эклектикой. Я постоянно нарушаю законы перспективы и такие себе штуки позволяю, за что академики сожгли бы меня на костре. При этом у меня есть убеждённость в своей правоте, а главное — я вижу, как расцветают и раскрываются мои ученики.

— Ваши картины — своеобразный диалог со зрителем. О чём вам чаще всего хочется поговорить?   

— О разном. Беда в том, что в России диалог не ведётся на протяжении долгих лет, да и не было его никогда. У меня есть две работы на эту тему — «Диалог», где за столом сидят три женщины и ведут непростой, но важный разговор, и «Монолог» — про опустевший дом, в котором уже нет родителей. Знаете, как в фильме «Афоня» герой вспоминает о своей тётке, всё собирается приехать к ней в деревню, она ему снится, а когда приезжает, оказывается, что она умерла, дом заколочен. И вот он сидит на скамейке у дома и рыдает. Меня эти кадры так потрясли, что я накрасил картину — «Жила-была Евдокия Тихоновна».

— Есть у вас картина «Забытые песни». Что это за история?

— Это моя семья за столом, все силуэтами, а маленькая девочка с птицей и в цвете — моя бабушка, она оттуда песни поёт, про которые сейчас забыли. Здесь много смыслов: и хлеб — символ Христа, и белая скатерть — символ чистоты Девы Марии, и окно — святой дух, а птица — это душа. Я эту автобиографическую картину несколько раз писал, это уже четвёртый вариант.

Забытые песни, Валерий Нестеров.

— Какие песни дома пели? Ваше детство было счастливым?

— Отец служил в милиции, рос после войны, и песни тогда были на военную тему, их сейчас все 9 Мая поют. Мы жили в коммуналке, в центре Новосибирска. Я помню наш двор на Державина, рядом со школой. В этих домах в войну блокадники жили, а в одном в подвале был красный уголок, которым заведовала Марья Петровна, блокадница. По вечерам вокруг неё собирались все дети с округи, человек 50. Мы всё время были чем-то заняты, много времени проводили в играх на улице. Про себя и своих сверстников могу сказать, что у нас было самое счастливое детство за всю историю России, при всех минусах и дефиците. Проигрыватель у меня появился в 7-м классе, до этого слушать «Битлов» ходил к другу. А потом уже в Иркутске, в художественном училище, куда я поехал учиться в 15 лет, мы слушали совсем другие песни — тяжёлый рок.

— В вашей биографии был педагогический университет в Алматы. Это уже после преподавания в детской художественной школе?

— Да, кроме школы я работал художником-постановщиком детского театра-студии «Мальчиш», которым руководил Юрий Яшугин. В какой-то момент я решил поучиться, поехал поступать в театральную академию тогда ещё в Алма-Ату. Шёл 1991 год, развал СССР. Я уже был женат, на переезд меня уговорили родители жены. В театральной академии, узнав, что я из Новосибирска, предложили заплатить за обучение, я отказался — 20 тысяч по тем временам немало было. И всё-таки попытался сдать экзамены, но мне поставили двойку по композиции. При этом, когда я уходил, отказались вернуть мои работы, которые уже висели на стенах в качестве примера для абитуриентов. В педагогическом меня приняли очень хорошо, со словами: нам такие мужики нужны. И практически с первого курса началась бурная деятельность: мы красили, выставлялись в галереях, продавали работы, реально пахали. Нужно было выживать, кормить семью, а учился я на дневном отделении, ни одной лекции не пропустил. И это тоже были счастливые годы. В Новосибирск я вернулся в 1999-м.

— Арт-центр «Красный», открытый вашими ученицами на Красном проспекте, 169/2, помимо выставок, проводит конкурсы для детей и фестиваль «Я родом из Сибири». Проект «Область искусства» с работами известных художников проехал с выставками по всем районам. Это какая-то невероятная история для частного центра?

— Я им давно об этом говорю — они большие молодцы. Действительно, ничего подобного в России нет. Владелицы центра Ульяна Новикова и Анна Муравьёва занимаются у меня с 2008 года, ведут всю выставочную работу и подготовку к ней. Можно сказать, мне при жизни памятник поставили, я этим очень горжусь, хотя никакого отношения к руководству центром не имею. Это они на свои деньги построили такой клуб, составили себе план на долгие годы и осуществляют его. А начиналось с того, что Ульяна Новикова загружала работы наших студийцев в свою машину и везла их в сёла, показывала, рассказывала, привозила краски и кисточки, проводила мастер-классы. При этом у неё немаленькое предприятие, нужно обеспечить людей работой, зарплатой. Я про себя называю её патриотом своей родины и очень ею горжусь. Она не афишировала свою деятельность до тех пор, пока они не стали писать гранты и получать под свою деятельность деньги. Скажем, летний фестиваль для детей и педагогов ДШИ со всей Сибири — для многих редкая возможность научиться новому. Я в прошлом году там вёл занятия для педагогов — они же, как правило, не имеют возможности для собственного творчества, а тут дети были заняты другим, и учителя смогли «покрасить», уезжали все абсолютно счастливые.

— Как белый цвет стал один из главных в вашем творчестве?

— Ещё в Алматы учитель мой обратил внимание: «Что ты с белым цветом вытворяешь!» И я стал замечать, что постоянно ищу белое. Пару предметов увижу и начинаю их мысленно двигать. Раз попробовал, другой, третий, а дальше как наркотик — затянуло, избавиться от этого сложно. В моей любимой серии «Абсолютное белое» уже за сотню живописных работ, не считая акрилов и прочего, которых уже за тысячу. Я много экспериментировал с белым цветом, с объёмом. Есть серия стаканов и крынок, на многих моих картинах присутствует молоко. В живописи белый цвет — это рай.

— Это путь к личному совершенству?

— Нет, это не самоцель. Туда ещё нужно умудриться попасть, я пытаюсь заслужить, хотя точно знаю, что грешник. Это моё жертвоприношение. Я пытался себе объяснить увлечение белым. Бесконечная утопия, тяжёлая болезнь, когда туда нырнул, и всё — тебе хорошо.