Новосибирск и Новосибирская область: свежие новости, объективный анализ, актуальные комментарии

«Ведомости» продолжают проект, посвящённый сибирякам, попавшим под лавину сталинского террора.

«Дело Сталина» долгое время будет отзываться в коллективной памяти народа спазмами беспощадного страха — перепаханные людские судьбы, разбитые семьи, голод, массовое раскулачивание во имя урбанизации и дешёвой человеческой силы. И страх как доминантное чувство. «Ведомости» продолжают совместный с новосибирским отделением «Мемориал» проект, посвящённый сибирякам, которым выпала судьба оказаться в Книге памяти.

Семья Чичулиных

Мемуаристы утверждают, что во время московского застолья Черчилля и Сталина последний разоткровенничался: мол, знаешь, сэр Уинстон, борьба с десятью миллионами крестьян в годы коллективизации была для меня страшнее войны с гитлеровской Германией. Семья председателя Новосибирской городской организации реабилитированных граждан «Колокол» Геннадия Михайловича Чичулина прошла всеми этими страшными дорогами. И если бы мы не знали, какими историческими источниками пользовалась Гузель Яхина во время работы над романом «Зулейха открывает глаза», то подумали бы, что она писала свой роман, взяв за основу историю раскулаченных Чичулиных.

— Мои родители, Михаил Иванович и Глафира Сергеевна, жили в селе Круглозёрное Казанской волости Каинского округа — это Барабинский район, — рассказывает Геннадий Михайлович. —  В 1931 году мать с четырьмя дочками раскулачили и выслали в посёлок Весёлый Чаинского района Томской области. Отец в это время находился на лесозаготовках — потом приехал к семье. Поначалу жили как все, в землянках, — рыли их в склонах над рекой Парбиг. А потом отец построил какую-то избушку. Там я и родился в 1936 году. Два года назад я ездил на место этого посёлка — его больше нет, всё травой поросло. А память вот травой не зарастает.

Геннадий Михайлович рассказывает, что родители были из «зажиточных» — крепкое хозяйство, к труду были приучены с детства, на уборочные работы нанимали по пять-шесть работников. Кстати, использование наёмного труда было у чекистов главным признаком «кулачества»: нанял людей на сезонную работу — всё, ты эксплуататор и кровопивец. А то, что люди деньги за работу получали, их не волновало.

Наш собеседник не знает подробностей отправки родителей на спецпоселение. Но если посидеть в архивах Книги памяти, то алгоритм складывается понятный: сначала «кулаков», работающих от рассвета до заката, облагали непомерным индивидуальным налогом, а потом, если не выполняешь и саботируешь, лишали гражданских прав, раскулачивали и выселяли. В считаные часы, с минимальным имуществом, иногда в том, что на тебе надето. В Парбигскую комендатуру Чаинского района «кулаков» везли со всей Сибири — на баржах и паузках, целыми семьями. Людей выбрасывали среди тайги, где они вставали перед выбором: умереть или выжить.

— Мама рассказывала, что они вырыли землянку прямо в обрыве над рекой, — вспоминает Геннадий Михайлович. — А людей сразу угнали в тайгу — выкорчёвывать пни, чтобы строить посёлок. Умирали каждый день. Трупы просто бросали в овраг. Голод был страшный — людей в тайгу забросили, но паёк не выдали, чекисты всё экономили. Посёлок назвали Весёлый — это была такая страшная ирония.

Потом вернулся отец — и стало полегче: избушку срубили, Гена родился, человек же в любой ситуации старается выжить. Михаил Иванович создал артель «Весёлый» — мужики плотничали, дома рубили, жизнь входила в человеческое русло. Но 2 июля 1937 года его арестовали по подозрению в «организации кадетско-монархической и эсеровской организации в посёлке Весёлом». Как говорит Геннадий Михайлович, отец и слов-то таких отродясь не знал: барабинский крестьянин, далёкий от политики, — какие кадеты! Но тем не менее был этапирован в тюрьму Колпашево. А через месяц тройка  УНКВД по Новосибирской области приговорила Михаила Ивановича Чичулина к высшей мере наказания — расстрелу. 16 сентября 1937 года приговор приведён в исполнение.

Геннадий Михайлович Чичулин

— В Весёлом спецпоселенцы создали школу, где сами  и преподавали, — вспоминает Геннадий Михайлович. — Я там два класса закончил. А после смерти Сталина старшие сестры разъехались, одна работала в Новосибирске на швейной фабрике имени Кирова, другая — в детприёмнике, она меня к себе и забрала жить. Обе долго искали отца, когда началась реабилитация. Им врали, что он сидел по экономической статье и якобы умер в 1943 году в тюрьме. Правду узнали только в 1990-х. Мама из Весёлого переехала к одной из сестёр, а потом вскоре умерла. После таких испытаний люди долго не жили. До конца жизни она ничего не рассказывала — боялась, что нам навредит. Мама была из зажиточной семьи: получила хорошее образование, отлично вела хозяйство. Они с отцом всегда считали, что надо много трудиться, чтобы хорошо жить. А к ним пришли и всё отобрали…

В августе 1937 года сотрудники 4-го отдела управления НКВД в Новосибирске провернули масштабную операцию — «обезвредили» террористическую группу, замышлявшую покушение на первого секретаря Западносибирского крайкома ВКП(б) Роберта Эйхе. Тогда время было богато «на заговоры и подрывную деятельность» — чекистам везде мерещились враги и злодеи. Но эта «враждебная группировка» была иного толка, потому что включала в себя представителей театральной элиты — руководителей городского театра «Красный факел» и чиновников минкульта тех времён. Главным организатором будущего «покушения» стал директор театра Иван Станчич, а его верными «помощниками» — главный режиссёр театра Фёдор Литвинов, помощник режиссёра Наум Ратуш и замдиректора Яков Халипер.

Новосибирские историки и краеведы считают, что всё дело было сфабриковано, а признательные показания «членов преступной группировки» были добыты многодневными пытками, после которых признаешься в чём угодно. Кроме того, многие документы по «театральному делу» в архивах отсутствуют, поэтому невозможно сделать выводы, на основании чего чекистам пришла в голову «светлая мысль» уничтожить всё руководство «Красного факела»?

Признательные показания главный режиссёр и его помощник начали давать в конце августа, а в ноябре «заговорили» директор и его помощник. Остаётся только с дрожью догадываться, до какой степени физического и морального истощения были доведены люди, так страшно оговорившие себя. Согласно протоколу допроса от 4 декабря, который вёл следователь УНКВД по НСО Корпулёв, «главный заговорщик» Иван Станчич признался: контрреволюционная группа в театре «Красный факел» была создана им в 1937 году по заданию активного участника правотроцкистской организации Юрия Иордана. Последний работал в Плановом институте и давно замышлял «убрать Эйхе с его должности путём террористического акта». Под протокольную запись измученный Иван Станчич признаётся, что Иордан предложил ему собрать надёжных людей и он согласился.

Ну а дальше начинается фантасмагорический ужас, присущий той эпохе: директор театра рассказывает о способе устранения Эйхе. Вот дословный протокол допроса, размещённый на сайте Библиотеки сибирского краеведения: «Фёдором Литвиновым был предложен план убийства Эйхе путём организации искусственной катастрофы на сцене, которую должны были подготовить он, Литвинов, Халипер и Ратуш, — “признаётся” Иван Станчич. — Катастрофу намечено было организовать следующим образом: к потолку сцены над столом президиума намечалось подвесить железную балку весом в 250–300 килограммов, которая для маскировки обёртывается сценичным полотном. В условленное время блоки балки обрубаются, и балка падает на стол президиума. Такой план считался наиболее приемлемым, так как давал бы возможность совершившим теракт, быстро скрыться от задержания, и этот план был одобрен Иорданом. Выполнение плана приурочивалось к одному из торжественных заседаний в октябрьские или майские торжества. Но выполнить его не удалось, так как каждый раз НКВД производил тщательный осмотр здания театра, а из посторонних лиц во время торжественного заседания на сцену никто не допускался».

После разговора со следователем Корпулёвым директор театра «выдаёт» остальных участников заговора — ими оказываются несколько чиновников из местного отдела культуры. А потом он рассказывает, как их группа расшатывала политические устои в театре и подрывала у людей веру в счастливое будущее. «В театре “Красный факел” нами неправильно расходовались госсредства и допускались нарушения финансовой дисциплины, — записано в протоколе со слов Станчича. — Допускались факты засорения репертуара идеологически вредными пьесами. А именно пьесами “Далёкое” врага народа Афиногенова и “Большой день” врага народа Киршона. Коллектив театра нами значительно засорен чуждым элементом: служившие в царской и белой армиях, выходцы из буржуазии, дворяне, осуждённые в свое время за контрреволюцию, кулаки, антрепренёры». А ещё группа «следила», чтобы реконструкция театра, которая проводилась на государственные деньги и включала в себя строительство новой сцены и удлинение зрительного зала, была проведена с серьёзными нарушениями.

Обвинение не заставило себя ждать. И приговор был — высшая мера наказания. 7 декабря 1937 года тройка УНКВД по Новосибирской области приговорила четырёх руководителей театра «Красный факел» — Ивана Станчича, Якова Халипера, Наума Ратуша и Фёдора Литвинова —  к расстрелу с конфискацией личного имущества. И в этот же день поспешили привести приговор в исполнение. Потом были расстреляны и руководители некоторых учреждений культуры Новосибирской области, которые сначала проходили по делу как свидетели. Через двадцать лет все они были реабилитированы.