Новосибирск и Новосибирская область: свежие новости, объективный анализ, актуальные комментарии

Достаточно часто люди задают этот вопрос, сталкиваясь с чем-то, что не вписывается в рамки их представлений о мире и будущем. Мы адресовали его разным экспертам, чтобы узнать, что ожидает нас и как изменимся мы сами. Отвечают театральные критики Павел РУДНЕВ и Владимир СПЕШКОВ

Владимир Спешков, театральный критик, эксперт «Золотой Маски», программный директор фестивалей «Камерата» и «Соломенный жаворонок» (Челябинск), «Сибирь. Terra Magica» (Красноярск), заслуженный работник культуры РФ:

— Время сейчас негероическое и бессюжетное, поэтому и о герое как созидателе, положительном персонаже говорить не приходится. Вот молодой режиссёр Тимур Кулов недавно выпустил в Челябинском Камерном театре спектакль по роману Фёдора Сологуба «Мелкий бес», где все антигерои. Я привёл к нему на встречу участников своей Школы театрального блогера, они спросили, о чём спектакль. Тимур ответил: о тотальном неблагополучии — в обществе и в жизни отдельного человека. Почему вдруг стали ставить спектакли про Анну Каренину? Она ведь тоже не положительная героиня — и мать никакая, а про жену я и не говорю, но она выражает тенденцию времени, где всё ужасно тревожно. Недавно я был в Самаре на лаборатории по драматургии, которую проводил Гёте-институт в театре «СамАрт», шли читки современных немецких пьес, так вот главной была всё та же фемповестка — женщины в состоянии раздрая.

Героини сейчас гораздо важнее героев. И в Новосибирске в нынешнем сезоне две постановки «Анны Карениной» — в «Старом доме» и в театре Сергея Афанасьева. Я посмотрел пока только «стародомовскую», интересная. Понятно, что художник берёт классическое произведение, но думает он о нашем времени. При этом необязательно, что будет переписан текст, как у режиссёра Андрея Прикотенко. Всё наиболее значительное, на мой взгляд, в нынешнем сезоне, в том числе спектакли «Р» Юрия Бутусова по «Ревизору» Гоголя в «Сатириконе» и «Костик» Дмитрия Крымова по «Чайке» Антона Чехова в столичном Театре имени Пушкина — это классика, но про наш день, про сегодняшних людей и антигероев. Есть, конечно, художники, которые существуют в собственном космосе, как режиссер Римас Туминас с его великим спектаклем «Война и мир» в Театре имени Вахтангова, но это как раз подчёркивает его уникальность.

Наш коллега Алексей Киселёв, создатель нового театрального образования — «Мобильный художественный театр», читал как-то лекцию «Театр будущего», где всё было расписано до 2050 года, по пятилеткам: спектакли-бродилки, театр роботов, театр без актёров… Многое уже сбылось. Каждый отрезок времени Алексей завершал показом сцены из «Ревизора» и говорил: «А в Малом театре в это время по-прежнему будет идти «Ревизор»!». И неизменно будет идти в МХАТе «Синяя птица» (больше ста лет идёт). Но при этом будет ещё много всего разного. Думаю, будет больше независимых театров, маленьких и больших, инклюзивных спектаклей, постановок, которые принципиально играются вне театральных пространств. И это уже идёт, и не только в Санкт-Петербурге, который всегда славился искателями новых форм, независимыми театрами, но и активно продвигается по всей России. И в Новосибирске, и в моём родном Челябинске, и на Дальнем Востоке, который в последние годы театрально очень развивается. Будет самый разный театр: иммерсивный — с особым погружением зрителя в атмосферу спектакля; партиципаторный, рассчитанный на активное участие зрителей; сайт-специфик-театр, в котором очень важно место, где это происходит — завод, мост, подвал. И в этом театральном пространстве каждый найдёт свою нишу.

Павел Руднев, театровед, театральный критик, арт-менеджер, кандидат искусствоведения, доцент школы-студии МХАТ и Высшей школы деятелей сценического искусства им. Г. Г. Дадамяна, в разные годы эксперт «Золотой Маски», жюри премии «Парадиз» и международных драматических конкурсов:

— Почему нет героя — сложный философский вопрос. С одной стороны, в истории театра понятие героя никогда не было равно понятию героя в жизни. Герой для театра — это просто действующий человек, который ведёт интригу, ему не нравится равновесие в этом мире и он чего-то хочет добиться. В других языках есть разделение, так на английском, говоря о герое в литературе или театре, используют не hero, а character — характер, персонаж. А у нас слито воедино, поэтому мы иначе воспринимаем и ждём: где этот современный герой-спаситель, который приведёт нас к светлому будущему? Между тем современный театр с начала ХХ века размышляет о том, что такое героизм. Когда русская православная интеллигенция столкнулась с первой русской революцией 1905 года, один из самых светлых философов Николай Бердяев писал: мы видим конец героического пути развития России. А его друг отец Сергий (Булгаков) предложил заменить идею героизма идеей подвижничества — человек, который идёт путём не революции, а эволюции. Это видно на примере пьесы «Гамлет». Когда в 1911 году Гордон Крэг ставит свой знаменитый спектакль в Художественном театре, а Станиславский ему помогает, Константин Сергеевич пишет: Гамлет сегодня — это Христос, светлый персонаж, ангел света. Но после двух мировых войн мы получили другого Гамлета, все сегодняшние Гамлеты — безжалостные убийцы. Интерпретация самого театрального персонажа, каким является Гамлет, показывает, что тоталитарный кровавый ХХ век предъявил обратную сторону героизма. Пытаясь быть героем, желая вправить суставы Вселенной, Гамлет со своей жаждой справедливости не останавливает зло, а длит его, убивая невинных людей. И в берлинском спектакле Томаса Остермайера Гамлет с землёй во рту — он жуёт эту землю, безжалостный убийца, который рефлексирует по поводу того, что натворил, но кровавое колесо по-прежнему катится по земле…

Если отвечать на главный вопрос вашего проекта — Куда мы катимся? — мне кажется, будущее зависит от свободы творчества. Театр ценен, когда он многообразный, многосоставный, разноимённый, — у каждого зрителя должен быть свой театр. В России, по крайней мере, в городах-миллионниках и до пандемии, появились частные театры, которые смогли расправиться с проблемой нехватки финансирования, появились гранты для частных театров — это отрадное явление. Потому что паритетные условия для развития частного театрального бизнеса и государственного театрального сектора — это условие здоровья театральной системы. Если культура будет только государственной, неизбежен перекос, как и в ситуации, если вся культура будет частной.

Все разговоры об отборе и цензуре ведут к обнищанию театральной палитры. Многим кажется, что цензура это инструмент против бездарных, на самом деле, если взять историю культуры России, мы увидим, что цензура во все времена ограничивала талантливых творцов, причём, лучших из них. С этим сталкивались Пушкин, Чехов, Достоевский, Лесков, Толстой. От цензуры страдали и советские авторы Вампилов, Володин, Петрушевская, Славкин, и режиссёры — Ефремов, Любимов, Товстоногов, Эфрос. Скажем, почему при жизни Лермонтова не была поставлена гениальная пьеса «Маскарад»? Потому что цензуре хотелось другого конца, чтобы Арбенин помирился с Ниной, а не убил её в приступе ревности. За что не пускали пьесу «Дядя Ваня»? Герой стреляет в профессора Московского университета, а это бросает тень… Нелепейшие претензии цензоров выступали против самих законов искусства, которое должно тревожить, отражать реальность. Никто, посмотрев спектакль по «Преступлению и наказанию», не пойдёт убивать старушек, потому что мы видим эволюцию героя: мы видим не только преступление, но и фиаско, расплату, самонаказание.

Володя уже рассказал о тенденциях в современном театре, я только добавлю, что в будущем нас ждёт разрушение видовых границ, это уже происходит. На днях мы побывали в Новосибирском областном театре кукол, вроде бы это зона определённого жанра — театра кукол, но с элементами драмы. Всё идёт к тому, что через 10-15 лет театры будут синтетическими. Чистоту жанра уже давно потеряли. Мы не видим чистых комедии, фарса, трагедии или мелодрамы. Всё смешалось. Элементы театра кукол или театра предмета вводятся в драматические спектакли. Драматические спектакли обогащаются пластическими экспериментами. И ещё очень важный тренд — превращение механизма театра в антропологическую практику, когда смысл видится не в том, чтобы изготавливать спектакль за спектаклем, а в том, чтобы изучать человека, помогать ему решать проблемы общества. Театр — социальный клей, очень важный механизм социализации, с помощью которого можно объяснить одному человеку, как живёт другой. Я говорю о спектаклях, которые не развлекают, не рассказывает занимательную историю, а направлены на оптимизацию общества, на смягчение нравов, на решение насущных проблем какого-то сообщества, — вот тенденции будущего. В искусстве 20-30-летних эти тенденции уже есть, их много, и это отрадно, потому что даёт надежду.