Новосибирск и Новосибирская область: свежие новости, объективный анализ, актуальные комментарии

Доктор социологических наук, профессор Ирина Скалабан — о том, кто, с кем и каким образом конфликтует в Новосибирске и как конфликты могут послужить развитию городской среды

Город — это настоящий живой организм, внутри которого всегда кипят страсти, создаются и распадаются группы по интересам, противостояние между которыми зачастую выливается в конфликты. Удивительно, но до сих пор никто не изучал городские конфликты в Новосибирске как явление. Сейчас дело сдвинулось с мёртвой точки: группа социологов НГТУ выиграла в 2021 году грант РФФИ и правительства НСО на исследование оборонительных сообществ города. На выходе у специалистов должна получиться база данных городских конфликтов в виде геоинформационной системы. О том, что представляет собой конфликтный Новосибирск, мы беседуем с руководителем проекта, профессором кафедры социальной работы и социальной антропологии НГТУ, доцентом кафедры общей социологии НГУ, доктором социологических наук Ириной Скалабан.

— Ирина Анатольевна, что такое «городской конфликт»?

— Самый главный критерий — это участие в конфликтах горожан в самых разных вариантах (власть, бизнес, простые жители) и наличие городской повестки. В Новосибирске народ в отношении городских проблем был активен всегда, но сейчас мы наблюдаем две новые тенденции. С одной стороны, конфликтная повестка уходит с федерального уровня на муниципальный, с другой стороны, она связывается с запущенным процессом развития городской среды, который всё больше осознаётся жителями. И это касается не только Новосибирска: в Москве конфликты возникают вокруг реновации, в Екатеринбурге конфликт вызвал вопрос «где стоять храму?». Горожанин, став собственником, постепенно понимает, что он получил статус и хозяина территории, осмысливает этот статус и начинает задавать вопрос «что происходит?».

— По поводу чего конфликтуют люди?

— Одна из самых болезненных тем — градостроительная повестка (точечная застройка, дольщики, новые магистрали), близка к ней и проблема благоустройства парков, а также проблемы пыли, запахов... Параллельно развивается повестка, связанная с объектами культурного наследия, экологией. Есть сфера конфликтов между отдельными сообществами по поводу разграничения территорий, есть несколько табуированная и в последние годы неактивная повестка, связанная с этносоциальными отношениями, — из-за коронавируса она ещё ослабла, однако никуда не делась. Весь социальный мир горожанина так или иначе связан с конфликтами. Конфликты возникают там, где происходят изменения. Вот такой парадокс: конфликты раздражают, но, если их нет, нет и развития. И тут надо уточнять, какие конфликты являются конфликтами развития, а какие — деградации. К сожалению, с тем, как мы разрешаем конфликты, есть проблемы. За много лет Новосибирск научился активно конфликтовать, но механизмы согласования интересов разных групп у нас слабо развиты.

— Через какие стадии обычно проходит конфликт?

— Сначала возникает противоречие, которое мы даже не всегда можем осознать. Но у людей возникает ощущение, что что-то идёт не так. Например, в новый документ закладывается какая-то норма, которая может выстрелить, а может — нет. Когда у нас решили повысить тарифы ЖКХ на 15%, конфликт вспыхнул тут же. Огромное количество противоречий до конфликтов никогда не доходят. Конфликт может порождаться естественным ходом развития городской среды. К примеру, в районе метро «Октябрьская» идёт активное высотное строительство, но улицы остаются теми же двухполосными, какими были 30 лет назад. Рано или поздно это может превратиться в конфликт. В любой момент спровоцировать массовые конфликты могут изматывающие жителей пробки, вызванные строительством четвёртого моста.

Много лет анализируя конфликты, мы заметили интересную вещь. Бывает, конфликт просто заканчивается, а бывает, что люди, участвовавшие в нём, через некоторое время инициируют новый. Возникает ощущение, что конфликт нужен для поддержания идентичности этой группы. Мы столкнулись с ситуацией: конфликт уходит, а группа остаётся, она мобилизована, готова к активности, но нового конфликта нет. Тогда она легко манифестирует другую проблему и делает конфликт из неё. Бывает по-другому: группа местных жителей или профессионалов выходит за пределы конфликтной повестки, на почве которой сформировалась, и становится точкой роста в городе. Пример — группа, которая вышла из конфликта против сноса Дома спорта и клуба «Отдых» на улице Богдана Хмельницкого. Она до сих пор авторитетна и берёт на себя функции реального общественного контроля, которых городу не хватает. Куда свернёт конфликт, как сложится будущее группы, его продвигающей, заранее спрогнозировать нельзя. Кто мог предположить, что среди многочисленных историй точечной застройки именно жители домов вокруг Красноярской, 132, окажут стройке такое ожесточенное сопротивление? Но есть объективные факторы, которые лицам, принимающим решения, необходимо учитывать…

— Коронавирус как-то повлиял на состояние конфликтов в городе?

— У нас стало сложнее со сценами, ведь конфликт всегда публичен, ему нужна зрелищность, а в онлайне её не хватает. Поэтому люди, которым есть что сказать, реагируют на любую возможность это сделать. Как было, например, с зимними митингами. Помимо федеральной повестки там была представлена и городская. Проблема в том, что мы привыкли смотреть на конфликт как на угрозу и считаем, что если не допускать протест, то это снимет вопрос.

Поэтому и потенциал к конструктивному диалогу и разрешению в них выше. Если же ограничивать проявления конфликтов, то может повториться ситуация, как в последние годы существования СССР, когда все столкнулись с тем, что одновременно сдетонировало гигантское количество ранее «прикопанных» конфликтов.

— Можно ли так выстроить градостроительную политику, чтобы минимизировать возможность конфликтов?

— Убрать конфликты из городского развития полностью не удастся. Идеальные механизмы диалога наладить пока никому не удалось. Например, Шерри Арнштейн в США ещё в 60-е годы описала возможные стратегии привлечения гражданского общества к управлению. Из них сегодня самым эффективным признаётся общественное консультирование. Но у нас часто не реализуется даже нижний уровень вовлечённости граждан — их информирование. Вокруг огромное количество строек, и меня, жителя, волнует, планирует ли город расширять улицы, делать их комфортнее для движения, что будет со школами. Да, можно открыть кадастровую карту, генплан, но во всём мире этот вопрос решается в большей степени на технологиях общения. Мы сами вылепливаем конфликты, игнорируя законное желание людей знать, что будет происходить вокруг них. А параллельно существует вселенная социальных сетей, помогающая выстраивать горизонтальные связи. Если власть не хочет сделать меня своим сторонником — им меня сделает кто-то другой.

— То есть городская власть с информированием людей и модерацией конфликтов не справляется?

— Мне не нравится, как она это делает, и то, что эти вопросы часто решаются в закрытых пространствах, а горожане остаются ни при чём. Высока неопределённость. Практики модерации конфликтов у нас были: в какие-то моменты эти функции брала на себя мэрия (как, к примеру, с конфликтом вокруг граффити «Мы из Сибири» у гостиницы «Центральная»), иногда она даже поддерживала жителей (как в конфликте вокруг лицея «Надежда Сибири»), обращалась к экспертам за помощью в урегулировании конфликтов. Но отработанной управленческой технологией это не стало. Потенциал защищающих жителей скорее нейтрализуется, чем используется в городских изменениях. Хотя конфликтологическая компетентность муниципальной власти должна быть на порядок выше, чем у региональной и федеральной. Потому что на муниципальном уровне конфликт более многообразен; кстати, здесь последний уровень, где он может не иметь политический характер, а как только уходит выше, то политизируется сразу или через манифестируемую повестку, или через субъектов — партии и объединения.

— Что из себя будет представлять ваша геоинформационная система и какое место она может занять в решении конфликтов?

— Анализировать конфликты у нас не очень принято, а для города это может быть полезно. Когда я раньше анализировала городские этносоциальные процессы, то осознала: если наблюдаешь события на определённой территории, то начинаешь понимать что-то новое про неё саму. Вот поэтому надеемся, что городские инциденты, наглядно показанные на карте, дадут нам более чёткое представление о происходящем. На первый слой карты наносятся разовые события (инциденты), на втором несколько инцидентов будут объединяться по принципу общего конфликта, а затем конфликты станут накладываться на разные контексты — экономический (если конфликты связаны, например, с вливанием инвестиций в ту или иную территорию), политический (может быть, они находятся в границах одного депутатского округа?). Правда, сейчас остро стоит вопрос, кто будет поддерживать нашу базу данных, когда мы её сделаем.

А вообще наша идея не нова, примерно по той же схеме анализируются процессы в энергетически заряжённых городах Латинской Америки типа Буэнос-Айреса или Сан-Паулу. У них эти базы данных ведут университеты, взаимодействуя с органами власти, и за 30 лет накопили достаточно положительного опыта.

— Для возникновения конфликта обязательно нужен лидер?

— Опыт наших бесед с людьми, включёнными в разные конфликты, показывает: персоналии очень важны. Но с персонами всё непросто. Есть персоны конкретного конфликта, которые решают насущную проблему и уходят с городской сцены. Есть персоны, которые конфликт решают, но потом пользуются его ресурсом, чтобы добиться публичности. Кто-то сохраняет бойцовскую гражданскую позицию, продолжая отстаивать свои ценности, — как, например, эколог Наталья Шамина, занимающаяся и лесом, и культурными памятниками, и умеющая привлекать внимание к проблемам. Есть фигуры не очень публичные, которые сами в пикетах не стоят, а занимаются аналитической работой, изучая кадастровые карты, документы тендеров и их вклад в информирование жителей, привлечение внимания к проблемам города, — к примеру, как Михаил Рязанцев или Юлия Дрокова. Но глашатай конфликту, конечно, тоже нужен. Они могут нам не нравиться, их лозунги могут казаться смешными или раздражающими, но очень важно, чтобы они были, — кто-то должен нас постоянно будоражить. Без неравнодушных людей город быстро потеряет потенциал развития.