Новосибирск и Новосибирская область: свежие новости, объективный анализ, актуальные комментарии

Куратор проекта «Город завтрашнего дня» Антон КАРМАНОВ — о сибирской архитектурной школе, её особом пути и сегодняшней застройке Новосибирска.

В Новосибирске, в ЦК19, до 24 января работает выставка международного исследовательского проекта «Город завтрашнего дня», посвящённая архитектуре советского модернизма и его связи с авангардом 1920-х годов, с традициями Баухауза и ВХУТЕМАСа. Показ проекта международной группы кураторов и исследователей организован Гёте-Институтом в Новосибирске в рамках Года Германии 2020/21. Экспозиция уже побывала в Ереване, Минске и Москве — в Третьяковской галерее. Сибирский модернизм и Новосибирская архитектурная школа — центральные темы локального расширения выставки в нашем городе. Как «бумажная архитектура» из локальной истории стала явлением достойным европейского издания, почему в новосибирской архитектуре сохраняется культ личности и как строится город сегодня — об этом говорим с куратором новосибирской части выставки художником Антоном КАРМАНОВЫМ.

— Антон, почему выставка «Город завтрашнего дня» произвела настоящий фурор?

— Новосибирская часть экспозиции представляет архитектурный процесс в Сибири на протяжении всего ХХ века. Этот огромный массив прежде не был так широко представлен, тем более в соседстве с общемировым контекстом в стержневой части проекта «Город завтрашнего дня». От формирования региональной архитектурной школы на основе Сибирского технологического института, из которого вышел Сибстрин, а также образовательных программ ВХУТЕМАСа в Омске до советского модернизма второй волны и новосибирской «бумажной архитектуры» 1980-х годов. К примеру, на выставке впервые появилась возможность познакомиться с декларацией и уставом регионального объединения конструктивистов ОСА, изучить примеры типовой и уникальной архитектуры Омска, Новосибирска, Томска, Кемерово, Новокузнецка, Барнаула, Красноярска и Иркутска. Объём большой — для выставки я атрибутировал порядка 700 проектов.

— Международные кураторы работали над проектом почти два десятилетия. Как вы попали в этот проект? И сколько у вас было времени?

— Авторам проекта — руководителю австрийского фонда transit.at и главному редактору журнала о современном искусстве Springerin Георгу Шёльхаммеру и историку архитектуры AICA-Армения Рубену Аревшатяну — нужен был человек, который мог бы помочь с материалами для выставки проекта в Новой Третьяковке, где планировалось локальное расширение на тему российских регионов. И вот Рубен через известного новосибирского архитектора Александра Юрьевича Ложкина обратился ко мне с такой сверхзадачей: нужны материалы от Урала до Дальнего Востока. Для небольшого срока задача нереальная. Проблема в том, что такие материалы есть в Московском институте модернизма и Государственном музее архитектуры имени Щусева, но они не разобраны и не описаны. Я предложил подготовить обобщение по Новосибирску и ближайшим городам. А когда получил поддержку кураторов и начал работать, появилось понимание, что Новосибирск можно представить как центр сибирской архитектурной школы. Выпускники этой школы проектировали для всей Сибири, Дальнего Востока, Севера, Урала и Центральной Азии. Кроме того, появилось понимание возможных хронологических рамок — от 1920-х до 1990-х годов — от конструктивизма до «бумажной архитектуры».

Выставка «Город завтрашнего дня» в новосибирском Центре культуры ЦК19.

— Будь другой куратор у этого регионального расширения, мы бы не увидели «бумажную архитектуру» Новосибирска?

— Да, это так. Во время первого нашего диалога с авторами проекта Георгом и Рубеном я рассказывал о новосибирской «бумажной архитектуре» и предложил показать эти материалы в Москве. На что мне ответили: давай покажем их потом, в Новосибирске. В Москве же есть своя, «московская» версия «бумажной архитектуры», и было лучше их развести по времени и локациям. Но в рамках работ я время от времени подкидывал какие-то бумажные или околобумажные проекты, и предсказуемо они находили отклик. Важно было обосновать их появление в структуре экспозиции: «бумажная архитектура» рождалась в стенах советских проектных институтов, и, какими отвлечёнными ни были бы эти проекты, среди них есть вполне реальные, малая часть воплощалась, их вполне можно строить и сегодня. К сожалению, «бумага», как и конструктивизм, и послевоенная архитектура ещё должным образом не академизированы в нашем городе. Но интерес к ним с каждым годом растёт, и не только у нас. Во время подготовки проекта Георг Шёльхаммер, подробно ознакомившись с новосибирской «бумажной архитектурой» и пообщавшись с авторами, предложил подготовить большую книгу, она будет издана в Швейцарии летом этого года на немецком и английском языках. У книги будет и партнёрское издание в России, которое обязательно появится и в Новосибирске.

— Люди — рациональные существа, им хочется понять — для чего этот полёт фантазии?

— Очень важно понимать, в каких условиях формировалось это явление в Новосибирске. В 1980-е годы у новосибирских архитекторов было желание прорваться за рамки ограничений: чтобы сделать не типовой проект — скажем, коровник, — требовалось экономическое обоснование. То есть новый индивидуальный проект должен был оказаться дешевле типового советского коровника, который был предельно прост, — это обессмысливало любое новое проектирование. Поэтому новосибирские бумажники сразу проектировали «космические коровники». В отличие от поколения 1960-х, они в 1980-е не получили заказы на такие крупные объекты, как ГПНТБ, речной вокзал, ЛДС «Сибирь». Первая группировка «бумажных архитекторов» — Сергей Гуляйкин, Сергей Гребенников и Андрей Чернов — работала в новосибирском институте «Облколхозпроект». Они занимались посёлками и колхозами Новосибирской области. Делали генеральные планы и одновременно сопровождали их этими архитектурными фантазиями и индивидуальными домами в духе самой современной на тот момент архитектуры. Генпланы шли в реализацию, остальное в значительной мере оставалось на бумаге. Следует отметить, что часть таких проектов была реализована — несколько председателей получили себе оригинальные домики-коттеджи. Малоэтажное строительство и сегодня востребовано. Бери эти проекты — и строй, при современных технологиях это вполне возможно. Один из участников этой группы Иван Шалмин так и делает: уехал в Москву и там строит вполне себе «журнальную» архитектуру, продолжая развивать концепции, разработанные в 1980-е годы. Если бы в наших посёлках так строили, проблемы развития туризма в Новосибирской области не существовало бы.

— Новосибирск всегда был тем местом, где можно было проектировать что-то новое?

— Да, и в 1920-е, и в 1980-е — удалённость от центра и сильная интеллектуальная база этому способствовали. Другое дело, что ресурсов за исключением короткого периода здесь не было. С 1925-го по 1930 год Новосибирск был столицей Сибирского края, тогда и был создан комплекс общественных зданий площади Ленина и Красного проспекта, оперный театр, вокзал «Новосибирск-Главный» и прочие. Всё, что возводилось после, — это уже нестоличная архитектура. В 1960–1970-е годы мы имеем город «строгого модернизма» — из силикатного кирпича и бетона. Например, такой видный объект, как здание ГПНТБ СО РАН, чьи фасады облицованы не мрамором и гранитом, а бетонной плиткой.

Экскурсию по выставке ведёт куратор Антон Карманов.

— Как строится наш город сегодня? Какой он, Новосибирск эпохи постмодернизма?

— Это мнимый постмодернизм. Постмодернизм в Новосибирске — это 1990-е. Современное строительство, конечно, уже не модернистское, так как задачей модернизма было создать общество нового типа — с социально бытовым обеспечением, максимально возможным доступом к культуре и образованию, — этого уже нет. Модернизм — это про переосмысление и преобразование территории, которое уже свершилось и стало невидимым. Всё, чем мы пользуемся сегодня: транспортные связи, метро, ТЭЦ-5 и система отопления, школы, институты, больницы и даже Обское море — всё это модернистский проект, который оказался в слепом пятне. Мы критикуем хрущёвки, а что имеем взамен? Массовое жильё в большинстве своём псевдоуникальное и при этом откровенно экономичное: потолки — те же 2,5 метра, всё та же или меньшая площадь квартир, только этажей стало не пять, а 25, плюс появились заборы на придомовой территории. То есть плохое унаследовано, хорошего — не так много и не массово. Как, к примеру, ценность безбарьерной среды, когда дворы становятся парками, зелёными зонами, а этажность жилых домов соответствует высоте деревьев как в Академгородке.

— Для меня «Город завтрашнего дня» не просто выставка, это сожаление о несбывшемся и очарование состоявшимся.

— Юная посетительница на одной из первых экскурсий спросила у меня: почему выставка называется «Город завтрашнего дня», а показываются архивные материалы? В советские времена было мышление о будущем, сейчас этого нет. Наше будущее осталось в нашем прошлом. Даже скромно построенный микрорайон имел поликлинику, школы, детские сады, спортивные объекты. Сейчас и самый топовый жилой комплекс не имеет такого полного списка. На выставке избыточно много материала, и она, как матрица, каждому даёт возможность выстроить свою систему или сделать свои открытия. Для кого-то было шоком, что Николай Кузьмин, известный своими пристрастиями к железобетону, уже в конце 1940-х предлагал строить дома из местных материалов с использованием торфа и суглинков. А сейчас такие подходы популярны в экологическом строительстве. Получается, что он опередил своё время на 70 лет. Кузьмин вообще уникальная фигура для архитектуры не только Новосибирска, это почти единственный хрестоматийный архитектор, известный ещё с 1920-х за пределами СССР.

— Его проект дома-коммуны для горняков Анжеро-Судженска с расписанной по минутам жизнью людей воспринимался неким анекдотом и в своё время подвергся критике, хотя Кузьмин жил в Новосибирске долго и преподавал здесь до 1985 года.

— Тут надо разобраться — по проекту Николай Кузьмин предлагал исследование бытовых процессов, то есть он анализировал, сколько нужно рабочим в среднем для каждой бытовой операции, и его графики описательные — это не регламентация. В рамках сталинистской пропаганды против конструктивизма в 1930-е годы появилось вот такое искажение — описательная модель подменялась директивной. Без знакомства с первоисточниками это в свою очередь было подхвачено либерально настроенной общественностью и транслируется до сих пор. Но совершенно верно, что в 1921 году Николай Кузьмин поступает на рабфак, в 1922-м он студент Сибирского технологического института, с 1930-го преподаёт, а с 1931-го заведует архитектурной специальностью в Сибстрине — это в 26 лет, и преподаёт до 1985-го года! Он был одним из основателей Союза архитекторов, ездил на международные конференции, при этом остаётся опять же в слепом пятне в истории архитектуры СССР, России, Сибири и Новосибирска. Одна концепция сменяет другую на протяжении всей его жизни, и в этом смысле рядом со стендом, посвящённом ему, невозможно никого поставить.

Экспонаты выставки, выполненные в духе альмонахов 1920-х годов.

— По-настоящему в Новосибирске хорошо известно, пожалуй, только одно имя — Андрея Крячкова.

— Наше поколение в шоке от того, что полгорода подписано его именем. Если ты хоть немного знаешь историю строительства оперного театра, невольно возникнет вопрос, откуда там фамилия Крячкова? На площади Свердлова, глядя на здания Сибревкома, Запсибкрайисполкома, Стоквартирного дома, сложно не заподозрить как минимум участия других архитекторов. Сейчас ничего не мешает разработать систему авторизации, которая учитывала бы, что над проектом работали несколько человек — архитекторы, планировщики, инженеры и организатор проектирования, а именно руководитель мастерской. Историю архитектуры Новосибирска нельзя строить только на одной фамилии. Это важно и для современной работы по популяризации архитектурного наследия — как в случае с Борисом Гордеевым, за которым стоят и другие фамилии. Например, Борис Алексеев, представитель ленинградской школы Якова Чернихова. Его фасады мы видим на спорткомплексе «Динамо», Доме-комбинате НКВД на Серебренниковской, 23. Или Михаил Пирогов, который проектировал не только комплекс зданий обкома КПСС (ныне заксобрание), но и Республиканский дворец в Минске. Так у нас появится новый круг имён, новые связи, идеи.

— Почему сегодня мы не наблюдаем рождение нового стиля?

— Задачи такой нет. Большие стили рождались из какой-то идеологии. Архитектура — воплощение текущих представлений об обществе политической и экономической элиты. Сейчас идеология не проявлена, и архитектура приобретает «камуфляжный» характер, она избегает быть чем-то определённым. Но её проявления особенно хорошо видны на исторических объектах — отделанные сайдингом, гипсокартоном, с камерами наблюдения и металлоискателями, они становятся уже чем-то другим.

— Проект отправляется в Тбилиси. Будет ли там показана новосибирская часть? И какова жизнь сибирских материалов после проекта?

— На основе представленных в Новосибирске альманахов и серии шелкографий идёт обсуждение о том, что будет сформирован блок. Проект впервые оказался не в столице и важно сформулировать сообщение о Новосибирске как о нестоличном центре архитектуры. Одна из дискуссий в бывших республиках связана с колониальностью, я считаю важным показать, как жили сами «колонизаторы», — оказывается, что в силикатных хрущёвках. Что касается Новосибирска, наша задача оказалась решена — мы показали, что сибирская архитектура существует. Это начало разговора, люди проявили большой интерес — от школьников до профессуры. Выставка уже в нынешнем виде похожа на музей, который мог бы существовать в Новосибирске. И я боюсь сейчас, что материалы, представленные на выставке, будь то поздний советский модернизм или бумажная архитектура, могут быть утрачены. Как в 1960-е Новосибирск потерял материалы Эля Лисицкого, музей которого мы имели возможность создать.

Антон Карманов в здании эпохи советского модернизма — Кирова, 3, где находится региональный парламент и редакция газеты «Ведомости».  

— Слушала ваши подкасты к выставке, очень интересный получился разговор о том, как литература и культура в целом влияли на архитектурные идеи, — поэзия Гастева, идеи Вегмана.

— Да, было важно, что город был заражен этими идеями, создавался культурный контекст, вовлекающий горожан. Была такая история, в 1920 году крестьяне из алтайского села Верх-Жилино основали коммуну «Майское утро», её руководитель Адриан Топоров устраивал регулярные читки русской и зарубежной литературы, а затем записывал отзывы крестьян о прочитанном, он публиковался в «Сибирских огнях», позднее вышла и книга — «Крестьяне о писателях». Мы видим, как люди воспринимают литературу и рефлексируют на эту тему. Авангардная этика и эстетика предполагали изменение пространства и человека. И это не только объекты, генпланы, строительство, но образование и активное культурное участие.

— В российской архитектуре утрачена эта устремлённость в будущее? Ведь есть удивительные проекты Сантьяго Калатравы, остались космические здания Захи Хадид. А мы снова безнадёжно отстаём?

— Это дорогая архитектура, функционально неоправданная, или архитектура фокуса-покуса. Собственно, о чём говорит модернизм — о будущем можно мыслить через науку и культуру, людям нужно личное жильё и доступное образование — это и открывает будущее. В Сибири сейчас важно обратить внимание на более прагматичные проекты, решающие вопросы организации жизни здесь, в наших условиях. К примеру, проекты Виктора Романовича Новикова, который проектировал для нефтяников посёлок из домов-атриумов, соединённых тёплыми переходами, с остеклением и зимним садом, с возможностью пройти по этому переходу до столовой или общественного, культурного центра. Звучит несколько футуристично, но ещё более футуристично звучал в своё время «утопический» проект коммуны Николая Кузьмина, до тех пор, пока не начал реализовываться в университетских комплексах. До 1960-х на одного жителя Новосибирска приходилось порядка 3-х квадратных метров жилой площади, типовое строительство решило этот вопрос. Если, сейчас возвести проект Захи Хадид на площади Карла Маркса, то проблемы ни площади, ни Новосибирска это не решит…

Марина ШАБАНОВА | Фото Валерия ПАНОВА