Новосибирск и Новосибирская область: свежие новости, объективный анализ, актуальные комментарии

В краеведческом музее открылась выставка Евгения ИВАНОВА «Есть ли жизнь в памятнике?». Почему известный фотохудожник относится к своему ремеслу как к миссии и какая фотография востребована в оперном театре?

ДОСЬЕ
Евгений Львович Иванов родился в Новосибирске в 1958 году. С 1987 года — штатный фотограф Новосибирского академического театра оперы и балета, Новосибирской филармонии, с 1999 года член Союза фотохудожников России. Председатель Новосибирского регионального отделения СФР. Победитель и дипломант многих фестивалей и конкурсов, в том числе «Пресс-фото России» (2004, 2005), обладатель золотых медалей международного фотосалона «Сибирь» (2002, 2006), «Epson-2007» и других. Лауреат премии губернатора Новосибирской области в сфере культуры и искусства. Участник множества персональных и групповых фотовыставок в различных городах России и за рубежом, в том числе во Франции, Голландии, Люксембурге, Эстонии и Китае. Его работы хранятся в отделе новейших течений современного искусства Третьяковской галереи в Москве. Активно сотрудничает с арт-группой «Синие носы» как фотограф и модель.

— Евгений, при твоей активной деятельности — организация выставок, жюри конкурсов, руководство местным отделением Союза фотохудожников России — вид у тебя очень неформальный. Не любишь пиджаки?

— Это ещё со школы. Я действительно очень люблю заниматься какими-то общественными делами. Мне нравилось быть горнистом и даже участвовать в конкурсах, я заведовал спортивным сектором в совете дружины школы № 4. При этом одеваться по форме никогда не любил. Нас воспитывала не только пионерская организация, но и старшие мальчишки, и местные хулиганы. У нас был идеальный двор на Писарева: с одной стороны — школа КГБ, или «Дом женихов», с другой — институт НИИЭП, где работали наши родители. Это была особая микросреда, до сих пор остались друзья, с которыми я ещё в детский сад ходил. Я прожил там с 3 лет до 33. И в прошлом году, когда мне исполнилось 60, снял там проект «Куда уходит детство?». Хотя для меня бывать там — мистически страшно, примерно так же, как выкопать родителей и посмотреть, как они сейчас выглядят. Плюс ко всему происходит перекодировка памяти… А первый костюм у меня появился в 1982 году. Мама дала денег и сказала: Женя, у твоей сестры свадьба, иди в магазин «Весна» на улице Советской и купи себе костюм, чтобы выглядеть как нормальный человек...

— А на свою свадьбу ты как пришёл?

— Моя свадьба была в Выборге. Тётенька, которая рулила в ЗАГСе, поинтересовалась: чей ребёнок тут бегает? Я сказал: наша дочь. На что она заметила: вам не кажется, что сначала надо жениться, а потом детей заводить! Пообещал, что в следующий раз, когда разведёмся, постараемся сделать именно так… Второй пиджак, специальный полуконцертный, появился у меня только в 2012 году. Марк Рассказов снимал художественный фильм Innovator в российско-американском проекте Cool Siberia, где я выступал в роли фотографа, у которого всё в жизни реализовалось. С девочкой-модельершей мы отправились в «Ауру», где она купила мне всякие крутые вещи, в том числе и пиджак в крупную клетку. В нём я хожу иногда на презентации… А последняя история про пиджак, другой, песочного цвета, больше похожий на полукуртку, случилась, когда мы показывали выставку «Труд — цель, идея» Сибирского филиала Государственного Центра современного искусства РОСИЗО в Москве. Я нацепил на этот полупиджак разные значки — от своих премий до Союза фотохудожников России, получился целый ряд. Слава Мизин (художник, участник арт-группы «Синие носы» — прим. автора) посмотрел на это и изрёк: о, стройотряд у нас получился. Больше я этот наряд не носил…

— Когда фотография вошла в твою жизнь настолько плотно, что практически вытеснила всё остальное?

— Конечно, в моём детстве был кружок по фото, и папа в ванне проявлял плёнки, печатал, а потом эти бумажные кадры сохли на оргстекле. Но скажи мне тогда, что я стану фотографом, не поверил бы. Была ещё куча кружков, которые я посещал совершенно бесплатно, — минералогический, чтения, хор. Я плотно занимался спортом, перепробовал всё и остановился на беговых лыжах.

Потом была наука — мне нравилась физика, и я поступил в НЭТИ на факультет электронной техники. А через полгода мы придумали создать свою киногруппу, где я выступал в роли оператора. Долгими зимними вечерами собирались в Доме офицеров, где была любительская киностудия, пытались докопаться до каких-то вечных истин. Я занимался самообразованием, ходил в отдел искусств областной библиотеки. Кончилось всё тем, что мы побросали институт с мечтой поступать во ВГИК. Родители были в шоке, а я, отслужив в армии, уехал в Москву и три года скитался по общагам ВГИКа и МГУ. Через пять лет наша киногруппа развалилась, и передо мной встала дилемма — чем заниматься. Я уже поднаторел в фотографии, ради диплома окончил Ленинградское училище культуры и кормился тем, что снимал свадьбы в «Греческом зале» в здании Совнархоза на Красном проспекте. Со временем понял, что пора включаться в систему социальных отношений, создал свою фотостудию, но зарабатывать деньги фотографией было не моё. И вот раз шёл мимо оперного театра и увидел, что требуется фотограф. Там был небольшой конкурс, взяли меня в основном потому, что я оказался самым молодым претендентом — 29 лет.

— Ты своего рода Нестор от театра, знаешь, что такое кровь и пот балета, на твоих глазах менялся оперный. Будучи летописцем — точнее, светописцем театра, —планируешь ли издать какой-то солидный труд на эту тему?

— Действительно, я снял все спектакли театра. Мой опыт проживания там выливается в личные проекты. К примеру, проект «Анатомия балета», который получил кучу наград от «АРТ-фото СССР» до «Пресс-фото России» в 2000-х. Сейчас «Анатомия балета» экспонируется в Новокузнецком художественном музее. В 2017 году благодаря Юлии Чуриловой сделал выставку о 30 годах работы в Новосибирском театре оперы и балета, она экспонировалась в Доме актёра. Меня всё равно когда-то попросят уйти из театра, будет больше времени и, если буду жив, сделаю масштабную выставку или издам книгу.

— Театральная фотография — отдельная история. Сейчас и в премии «Парадиз» новосибирского СТД есть номинация, где ты председательствуешь в жюри. С критериями определились?

— Недавно как раз была дискуссия на эту тему в Фейсбуке. Виктор Дмитриев писал, что театральная фотография в Новосибирске — болото, и ещё несколько фотографов высказались. Вообще, этот интернет-пиар меня несколько утомил. В самом театре востребована другая фотография — ты практически иллюстрируешь спектакль, твоя задача — выразить то, что задумали режиссёр и балетмейстер и как это исполнил солист. Другое дело — фестивальная фотография, то, что я снимаю для своих творческих проектов. Вы практически поживите в театре и не одно десятилетие, повыпивайте с творцами, похороните своих друзей-актёров… Мне очень повезло, я застал на сцене Анатолия Бердышева, Любовь Гершунову, Валерия Егудина. Когда ты сидишь годами на первом ряду и слушаешь всю мировую классику, у тебя волей- неволей вырабатывается камертон на тонкое восприятие — где искусство, а где лишь бы отыграть. Как на репетициях Курентзиса, когда они с оркестром по пять раз играют одно и то же, а звучит это по-разному. Поприсутствуйте на репетициях Григоровича, Долгушина, Мессерера, Габитова, Чернякова, Стародубцева. Послушайте разговоры о том, что замысел композитора передаётся несколькими ключевыми нотами.

— Как ты относишься к повальному увлечению фотографированием?

— Как один фотограф говорит: зачем вы учите людей фотографировать, у вас же денег скоро не будет! Ну, во-первых, все секреты мастерства никто не расскажет, потому что это где-то на уровне подсознания. Во-вторых, изложить вербально — это сложно, ведь речь не о математике, а об искусстве. Если ты встанешь на пути этого божественного промысла, тебя ожидают неприятные обстоятельства, тебя просто сметёт эта система. Поэтому если сейчас люди готовы заниматься творчеством на своём уровне, я только «за». Другое дело, что, к сожалению, такое массовое занятие размывает критерии мастерства. На самом деле я за конкуренцию, количество когда-нибудь переходит в качество. Сейчас есть некий кризис фотографии, и, чем больше людей этим занимается, тем больше отрабатывается разных стратегий и форм. И потом известно, сколько бы ни стояло фотографов на одном месте, снимать они будут каждый по-своему. Искусство — это как раз о жизни и смерти: где прячется душа и можно ли человеку из злодея природного стать святым и наоборот. Для меня фотография — инструмент познания.

— У тебя есть проект «Мой друг — уличный музыкант», где персонаж Фаня живёт, играет и умирает в нескольких фотографиях, — это настоящее потрясение. Как не перейти грань от человечности до цинизма?

— Я был знаком с Фаней с 1987 года, чтобы вот так снять, мне стоило больших трудов его уговорить. На Триеннале российского современного искусства в музее «Гараж» в Москве в 2017-м этот проект был отмечен в отчёте газеты «Таймс» — из 50 участников! На самом деле я снял продолжение. В этой квартире поселились другие люди, переделали её, и был там пятилетний мальчик, который рисовал и развешивал свои картинки по стенам, совсем как Фаня. Но мальчика этого снять я не успел, они уехали. У меня сейчас болит душа, ты её разбередила… Когда идёшь на съёмки, уже есть замысел, концепция, без этого нельзя, но на месте ты всегда можешь его поменять, потому что это очень живая история. Мне много чего приходилось снимать — и свадьбы, и драки, и похороны. Иногда нужно выключиться и не сопереживать, продолжая свою работу как профессионал. Но есть моменты, когда сделать это особенно трудно — значит, пришло время остановиться.

— 25 апреля в Новосибирском краеведческом музее открывается твоя выставка «Есть ли жизнь в памятнике?» о Доме с часами. Это история, запечатлённая в бетоне, и в то же время целые миры человеческих судеб. Что ты сам хотел там увидеть?

— Здесь мне важно было увидеть не просто памятник, а живой дом, населённый людьми. В Новокузнецке в 1970—1980-х годах была группа фотографов «ТРИВА». Они отказались от постановочных кадров и выдвинули свой творческий манифест: паспортизировать жизнь города, чтобы люди в будущем с помощью этих фотографий могли войти в некие астральные миры и увидеть жизнь, какой она была. Это уже не просто создание картинок и зарабатывание денег, а разговор о том, для чего тебя сюда, на эту Землю, закинули. Так со временем у меня сложилось понимание моего проекта «Панорамы провинциальной жизни города N». Как писал Курт Воннегут, нужно подняться над ситуацией и увидеть, что было до и что будет после. Отсюда такой формат — панорама, когда есть возможность увидеть конкретную ситуацию на все 360 градусов. Я считаю для себя задачей — зафиксировать то, что происходит в Новосибирске сейчас. Там есть крещенские купания, выборы, съёмки в бане, фотограф в детском саду, Монстрации, мои «Синие носы» и многое другое. Увидеть проект можно на сайте Союза фотохудожников России.

— Серия твоих фотографий о частной жизни ветеранов Великой Отечественной войны — тот случай, когда кадр становится говорящим?

— Тема войны для меня началась по дороге в военкомат. За приписным свидетельством меня вёл папа, рос он практически сиротой: мать его слегла, когда отца, моего деда, вместе с его геологической партией погубили в 1937 году на Дальнем Востоке. И вот ведёт меня отец и говорит: я тебя растил, воспитывал, заботился о тебе, когда ты болел, и сейчас должен отправить в армию, а случись что — тебя, как «пушечное мясо», бросят под танки, не задумываясь! Меня это сильно поразило. В армию я сходил, на наше поколение не выпало серьёзных военных конфликтов, и моё увлечение фотографией там использовали по назначению. Я хорошо понимаю отца, у меня самого сейчас растут сыновья — слава Богу, теперь воюют по контракту. Проект о ветеранах переформатировался затем в проект «Хотят ли русские войны». Меня мучил вопрос: почему людям приходится воевать? Только после того, как я снял серию об афганцах, понял, что тема прошедших войну — это «убей, чтобы жить». Люди, которые растят детей и любят своих жён, пережили жуткую ситуацию, когда им пришлось использовать оружие по его прямому назначению. Так родился проект «Афган: фантомные боли». И, наконец, Слава Мизин удачно переформатировал эти проекты в другой — «Память как инструмент перемен». Фотография действительно способна формировать понимание того, откуда мы идём и куда.

— У новосибирской фотографии богатая история — тут и городской голова Новониколаевска Рудольф Шалль, и Иван Моторин, наследием которого мы так активно пользуемся. Чем отличается сегодняшнее сообщество фотографов Новосибирска?

— Мы говорили с Андреем Ивановичем Лашковым, почётным председателем Новосибирского отделения Союза фотохудожников России, о том, что всё-таки нужно издавать книгу об истории развития фотографии в Новосибирской области. Андрей Иванович в своё время вынашивал амбициозные планы, чтобы новосибирская фотография звучала по всей стране, и смог этого добиться. По количеству членов наша организация четвёртая в России, при этом у нас достаточно жёсткий отбор. В нашей организации есть люди, которые имеют большое количество призов: Владимир Дубровский, Андрей Шапран, молодые ребята — Антон Уницын, Виктор Боровских, Янина Болдырева. Сейчас будем принимать целую плеяду молодых, среди них Роман Шалёнкин. С одной стороны, нужно проводить конкурсы и соревноваться, с другой — понимать, что мы в одной цепи. Питерский Музейно-выставочный центр РОСФОТО предлагает нам сделать выставку новосибирской фотографии. Это очень серьёзная задача — представить ретроспективу: чем новосибирские фотографы удивительны и знамениты, что оригинального они сделали в российском и мировом масштабах.

Марина ШАБАНОВА | Фото Валерия ПАНОВА