Новосибирск и Новосибирская область: свежие новости, объективный анализ, актуальные комментарии

Палеонтолог Игорь ГРЕБНЕВ о «Палеопарке», мамонте Самсоне и папуасской коллекции.

Игорь Гребнев среди скульптур «Палеопарка».

Один из самых известных в Сибири специалистов в области палеонтологии Игорь Гребнев пять лет назад построил на Алтае собственный «Палеопарк». А начинал он этот путь четверть века назад, когда ушёл из Института археологии и этнографии СО РАН. За год до ухода палеонтолог представлял в Японии собранный им скелет трогонтериевого слона, найденного в Усть-Таркском районе Новосибирской области, японцы, подчёркивая общечеловеческую ценность события, устроили национальный праздник, было написано несколько музыкальных произведений. Вдохновлённый Гребнев вернулся с идеей создания палеонтологического музея ледникового периода в ИАЭТ, но его не поддержали. В 1995 году он открыл собственную студию реконструкции животных древности «Сибирь-Палеоарт», эта мастерская до сих пор работает в Новосибирске. Отреставрированные здесь скелеты древних животных и чучела стоят во многих российских музеях, в том числе Тобольска и Тюмени, а самая знаменитая пара новосибирских мамонтов — Матильда и Самсон — испытали на себе «животворящее» свойство рук Гребнева.

Представители ледникового периода в павильоне «Мамонты и динозавры».

— Игорь Евгеньевич, всего пять лет существует «Палеопарк» и пользуется популярностью. В чём его успех?

— Практически каждый год мы расширяем количество экспозиций, придумываем и открываем что-то новое. Территория остаётся прежней, я купил эту землю в 2014 году, год строился. Люди приезжают к нам не только в музей древностей, но и отдохнуть, погулять, сфотографироваться на фоне истукана моаи с острова Пасхи — когда они ещё увидят настоящих?! Задачи парка не научные, хотя реконструкции у нас сделаны с научным подходом.

— Экспозиция впечатляющая. Тираннозавр рекс, саблезубая кошка — смилодон, челюсть гигантской акулы — мегалодона. Они настоящее, признайтесь?

— Всё, что наше сибирское, животные ледникового периода — мамонт, шерстистый носорог, первобытный бизон, древние бурые пещерные медведи — это настоящие экспонаты. Я выезжал в экспедиции, находил эти скелеты, собирал их, реставрировал, монтировал. А всё, что невозможно найти на территории России и вообще Евразии, — это хорошо сделанные копии. Саблезубый кот, к примеру, эндемик Северной и Южной Америки, а птица додо, или дронт, — эндемик острова Маврикий. Что касается копий динозавров, это очень хорошие копии, сейчас это очень развито в мире. Некоторые палеонтологические находки существуют в единственном экземпляре в конкретном музее, остальные музеи довольствуются копиями. Например, практически все археоптериксы найдены на территории современной Баварии, всего один экземпляр в XIX веке ушёл в Лондонский музей естественной истории, остальные хранятся в музее Мюнхена и считаются палеонтологическим брендом города, и весь мир это знает. Уже в этом веке какой-то немецкий бюргер на своём участке нашёл часть скелета археоптерикса, и Мюнхенский музей выкупил у него эти кости за огромные деньги.

Парк расположен в селе Элекмонар в Чемальском районе Республики Алтай.

— Надо сказать, что смилодон у вас очень натурально выглядит.

— Существуют методики, которые позволяют делать копии такого высокого качества, что даже специалист без какого-то анализа, не потрогав их, не отличит оригинал от копии.

— Значит оригиналы — это в основном мамонтовая фауна?

— Да, в Сибири более древние находки — большая редкость. И в целом в России с динозаврами плохо, как вы знаете, а с мамонтами — хорошо. Поэтому в нашей коллекции мамонт и животные ледникового периода — настоящие. Есть и интересные окаменевшие рыбы карбонового периода, это примерно 350 миллионов лет назад, мы нашли их в Красноярском крае — ездили туда несколько раз, накопали коллекцию и экспонируем её.

— Приходилось видеть фильмы о варварских методах добычи мамонтов на Севере, когда там размывают берега. Что вы думаете по этому поводу?

— Не очень правильно называть этот бизнес варварским, потому что выдаются лицензии на право сбора или на добычу палеонтологических останков. На Севере у малых народов промысел по добыче бивней мамонтов составляет значительную часть их дохода, так было и в восемнадцатом веке, и в девятнадцатом. Скажем, отдельный человек или юкагирская община получили разрешение на промысел мамонта, ломами или чирками его не добудешь, поэтому и моют помпой. У нас просто любят утрировать — на самом деле это не такие большие масштабы, как с добычей угля или алмазов, когда взрываются недра. Кроме того, добытчиков мамонтов интересует бивень, а он не является уникальным, и если учёные проявляют интерес, они готовы делиться. Уникальными являются находки полных скелетов и замёрзших мамонтов в вечной мерзлоте.

Тирранозавров на территории России не находили, но здесь его увидеть может каждый.

— Из вашего личного опыта, какая экспедиции была самой успешной?

— Все они по-своему значимы. Скажем, первый мамонт, которого я в 1995 году раскопал в Тогучинском районе Новосибирской области, хоть и был неполным, но значим, потому что произошло это в самом начале моего самостоятельного пути. Там на окраине села был карьер, весной он осыпался, и кто-то нашёл кости, позвонили в институт археологии, там сказали, что им это не нужно, обратились в краеведческий музей, где ответили, что нет специалистов, но есть такой Гребнев, который этим занимается, в итоге сообщили мне. Это стандартная история, в большинстве научных учреждений Сибири палеонтологов не хватает. Тогда же, в 1995 году, я раскопал в Кемеровской области динозавров мелового периода, и, хотя они с музейной точки зрения невзрачные, не аттрактивные, как сейчас говорят, в целом это значимая находка — и в Сибири есть динозавры.

— Чем можно объяснить дефицит палеонтологов в России?

— Их мало где готовят. Есть небольшая по численности специализация в НГУ, палеонтологов выпускают Московский и Санкт-Петербургский университеты. Но это чаще производственная палеонтология. Когда бурят нефть, палеонтологи занимаются стратиграфией, обозначением возраста. К примеру, нефть залегает на уровне полумиллиарда лет. и если на двухкилометровой глубине обнаружили аммониты, которым двести миллионов лет, специалисты понимают, что им нужно пробурить ещё триста миллионов. Музейная палеонтология практически не развивается, нет специалистов. Когда я ушёл из Института археологии и этнографии в свободное плаванье, стал изучать, где что есть в музеях, и выяснилось, что многие коллекции не обработаны и не определены — это просто куча костей. Поэтому у меня и получилось занять эту нишу и создать палеопарк.

— Вы продолжаете ездить в экспедиции?

— Да, каждый год мы собираем кости по перспективным местам находок — в Новосибирской области это, к примеру, реки Чик и Омь. У меня есть лицензия как у индивидуального предпринимателя.

— В семье есть продолжатели вашего дела?

— Сын, студент-второкурсник, проявляет интерес. Кстати, среди маленьких ребятишек многие интересуются палеонтологией, а потом они вырастают, и мамонты и динозавры им уже не так интересны. Мой сын учится на специальности «управление бизнесом». В моём случае нужен хороший управленец как продолжатель нашего дела, потому что в музейном плане практически всё уже сделано.

Чаша из экспозиции павильона «Папуасы».

— «Последние неизвестные» — эта коллекция выставлялась в новосибирском краеведческом музее, а в «Палеопарке» папуасы занимают целый ангар. Вы её лично собирали?

— Мне её посчастливилось купить — история чудесная. Я два года работал в Иркутском университете, как-то шёл на обед по частному сектору и увидел, как молодой человек сидит на папуасском стуле и рубит топором какую-то папуасскую вещь. Я сразу понял, что это такое. Спрашиваю: «Мужик, ты что делаешь?» Он говорит: «Дрова рублю». Я ему: «Так это ж не дрова!» А он: «Денег нет, дров нет, а сарай полон каких-то деревянных истуканов». Я спросил, откуда вещи. Оказалось, дом ему по завещанию оставил дядя, который был моряком. И вот я выкупил эту коллекцию целиком. И впоследствии не раз сталкивался с тем, что люди неожиданно становились наследниками коллекции и не понимали её ценности.

— Этой зимой Новосибирский краеведческий музей к своему 100-летию устраивал выставку новых приобретений, главным персонажем которой стал роскошный мамонт, самый полный скелет в мире, найденный вами. Новосибирцы выбирали ему имя, и теперь Самсон стал главой семьи мамонтов, для которой построен отдельный зал в Музее природы.

— Действительно, в 2011 году в Чановском районе был найден практически полный скелет мамонта, взрослый самец. Музей приобрёл его для своей коллекции. Так воплощается моя идея собрать семейные группы животных. Мы и чучела делаем, хотя правильнее говорить — манекен, или модель, используем для этого шкуры сарлыков, домашних яков, которых разводят на Алтае. Их шерсть очень похожа на шерсть животных ледникового периода, я первый начал делать такие чучела. Постепенно идея палеопарка расширилась до того, что мы представляем не только древних животных, — это и естественная история, и минералогия, и этнография. Мы продолжаем развиваться, у нас большие планы, в ближайших — вдвое увеличить павильон, где представлена экспозиция по минералогии. И, конечно, ждём всех в гости.  

Марина ШАБАНОВА | Фото автора