Новосибирск и Новосибирская область: свежие новости, объективный анализ, актуальные комментарии

Кажется, ещё недавно осваивал сцену театра «Красный факел» предприимчивый Чичиков, сопровождаемый восторженной группой в шубах, ловил души-воланчики и мчался вперёд всадником апокалипсиса. В спектакле «Мёртвые души» Андрей Яковлев в роли Чичикова — как дирижёр огромного оркестра, который запускает соло отдельных персонажей. И вот новая история — под занавес сезона театр представил его моноспектакль «Спасти камер-юнкера Пушкина» по пьесе Михаила Хейфеца, где он один исполняет 10 персонажей.

— Андрей, ваш Питунин с детства сталкивается с необходимостью любить Пушкина, что вызывает обратное чувство, но в итоге испытывает к нему сочувствие и решает спасти поэта, помешать дуэли. Сами вы испытывали пиетет к творчеству «нашего всего»?

— Не любил, как и мой герой Питунин. Почему-то я больше тяготел к Достоевскому, читал «Идиота» с большим интересом. Пушкин меня не впечатлял, может быть, потому что это был какой-то стереотип: «Ты что, Пушкина любишь?». И конечно, в лихие 90-е годы я, как Питунин, боялся выйти на улицу, так же был трусоват, потому что в то время было много наркоманов, которые трясли деньги, выворачивали нам карманы, забирали всё, что увидят, вплоть до футбольных мячей. Вещей тогда было немного, и боязнь лишиться чего-то была сильной. Сейчас мы уже настолько пресыщены, что нет такого страха. И люди стали намного добрее, смиреннее, терпеливее. Я часто такие ситуации наблюдаю: скажем, в магазине человек начинает провоцировать скандал, а народ промолчал, никто не подхватил, и всё как-то поутихло.

— Как вам пришла идея представить вашего героя многоликим? Он может быть не совсем здоров, заикаться, а потом вдруг сама решительность, и что-то пушкинское в нём.

— Я ломал голову, как подать эту историю. Нужно было разнообразить своего героя, чтобы это был не один рассказывающий человек. И режиссёр Полина Гнездилова, отталкиваясь от меня, в итоге придумала такую штуку, что в конце, когда Питунин идёт на место гибели Пушкина, он не умирает от бандитской пули, а остаётся жив — иначе кто бы эту историю рассказал? Пуля попала в руку, повредив сухожилия, поэтому рука так прижата или висит. Мы ставили этот спектакль год назад в Доме актёра, там мой герой был больше инвалидом — как аллегория внутреннего надлома, а сейчас это лишь отголоски, последствия тех выстрелов. Есть Питунин, который приходит как будто из своих снов или мечтаний, — он совсем не заикается. Есть действующий Питунин в детстве, который учится в школе, общается со своим другом и боится всего на свете. Есть Питунин в цилиндре и пальто — этот ближе к сегодняшнему, уже покалеченному, его внутренний смелый человек, который потом вырывается и бежит на место дуэли спасать Пушкина. Мы хотели сделать его более нравственным, когда происходит серьёзное превращение героя — от неприятия в отношении к Пушкину до сострадания и почитания. Любая драматургия зиждется на сюжетах из Библии. Так вот, наш Питунин — это история апостола Павла, который сначала был гонителем первых христиан, а потом стал посланником и проповедником.

— В спектакле «Мёртвые души» ваш Чичиков — какая-то инфернальная личность. Как вы из этого состояния выходите?

— Я уже научился не закапываться в роль. Ты выходишь на сцену и выполняешь профессиональные задачи, которые установлены вместе с режиссёром, что-то добавляешь, конечно, импровизируешь. Но всё это на самом деле в наслаждение. Самое страшное, что может случиться с актёром, когда он впускает в себя эмоции, — его герой плачет, а люди в зале наблюдают с равнодушными лицами... Я тут недавно посмотрел наш спектакль целиком: во-первых, он меня впечатлил, а во-вторых, я понял, что надо играть быстрее. Здесь мои коллеги будут смеяться, скажут, наконец-то до тебя дошло, что нам в шубах как-то жарковато стоять и ждать, пока ты что-то там мямлишь. Я понял, что мне нужно активнее подключаться, чтобы всё было художественно, подробно, эмоционально, живо, как говорил Станиславский: проще, выше, веселее.

— А что для вас в вашем большом актёрском репертуаре роль Чичикова?

— Я его ассоциирую с проводником. Почему-то у меня нет внутреннего ощущения главной роли, я восхищаюсь персонажами вокруг себя. Это и Константин Телегин-Ноздрёв, и Егор Овечкин-Собакевич, и Ирина Кривонос-Коробочка. Может быть, потому что задача Чичикова — нахапать денег таким способом — для меня как человека очень мелкая, во мне этого нет. Мы пока репетировали, пытались понять схему, придуманную Чичиковым, его «бизнес-план». Оказалось, помещики сами, не зная того, дали ему совет: эти мёртвые души пока ещё числятся как живые. Так у него созрел план: наберёт он эти фамилии, возьмёт ссуду на них, а потом куда-нибудь слиняет с деньгами. Мы посчитали, получилось 200 тысяч — это колоссальная сумма, сегодня исчисляется миллиардами. Но в спектакле речь о другом, Чичиков делает своё предложение этим людям и открывает их сущность, они начинают реализовывать свой план: ой, нет, моё, и мне нужно, а купи… И эта жадность не знает границ. Возникает парадокс, Чичиков понимает, что люди совсем сошли с ума от жадности, — и эта двойка в конце, когда Телегин-Ноздрёв сопровождает Чичикова и говорит скороговоркой про всадников…

— При этом сама эта двойка, «скачет» на четвереньках… Столько вариантов постановок и экранизаций поэмы Гоголя существует, а режиссёру Андрею Прикотенко удалось открыть её совершенно по-новому.

— На Фестивале театров малых городов России в Уфе, который проводил Театр Наций, режиссер, заслуженный деятель искусств Адольф Шапиро после нашего показа сказал Андрею Михайловичу, что из всех театральных новинок сезона этот спектакль для него на первом месте. И конечно, приятно было услышать похвалу самого Евгения Миронова, худрука Театра Наций.

— В новом спектакле «Бесы», которым театр будет открывать 105-й сезон, какая у вас роль?

— Отца Тихона. Глава с этим персонажем не вошла в окончательный текст романа, критика не дала Достоевскому её напечатать — по части православия тогда всё было строго. Отец Тихон — епископ, который удалился в монастырь, а прототипом его считается святой старец Тихон Задонский. Эта небольшая сцена должна раскрыть главного героя Ставрогина.

— Фильм «Суворовец 1944» с вашим участием весной вышел в российский прокат — это настоящий прорыв для новосибирского кино. Ваша кинобиография продолжится?

— Два года вы не выходили на сцену, работали в такси. Что вынесли из этого опыта?

— Сейчас, оглядываясь, могу сказать, что те два года пролетели быстрее, чем этот год с театром, потому что был очень насыщенный сезон. Я, кстати, и сейчас иногда с удовольствием выезжаю, делаю несколько заказов, общаюсь с людьми. Как это работает на профессию? Специально, конечно, ничего не стараюсь запоминать, но, может быть, эти «файлы» где-то, как-то используются, всплывают ситуации и типажи. Иногда приходится и успокаивать пассажиров, как-то девушка забыла какую-то вещь: ради Бога, извините. Мне не трудно вернуться, я же не ради денег выехал на дорогу, мне нравится помогать людям. И так за разговором, смотришь, человек успокоился, мысли в порядок пришли. В этой жизни деньги не главное.

— Расскажите о своих увлечениях, отдыхать вы как предпочитаете?

— Я человек увлекающийся, к примеру, обожаю барабаны и даже брал уроки, есть способности, но дальше стало ясно, что в это надо вкладываться всей душой. Или фламенко — заразился этим на спектакле «Испанские страсти», который мы ставили в театре Сергея Афанасьева. Пошёл заниматься, но скоро понял, что на это нужно много времени и сил. Профессия актёра требует полного погружения, особенно когда идёт работа над ролью. Ты будто бы находишься внутри этой колбы и не выходишь из неё, пока твой персонаж не обрастёт мыслью и плотью.

— Вспомнился Штирлиц — персонаж Вячеслава Тихонова, который так выразительно молчит в «Семнадцати мгновениях весны». Вроде бы он ничего не делает в кадре, но мы понимаем, что происходит колоссальная внутренняя работа.

— Об этом недавно говорил Андрей Михайлович (Прикотенко. — прим. ред.): зрителю очень интересно смотреть на человека, который по-настоящему думает на сцене. Интереснее этого, наверное, нет ничего. В такие моменты молчания людям в зале любопытно догадываться, о чём думает герой. И если они это понимают — это высшее наслаждение с точки зрения зрителя.

— Как вы ощущаете себя на сцене «Красного факела», на которой играли легендарные артисты?

— Со мной недавно случилось такое открытие: я стоял перед зеркалом в швейном цехе, никогда особенно его не рассматривал, а тут увидел, что оно старинное — резная рама, ножки. Оказалось, действительно, в него смотрелись именитые актёры — Евгений Матвеев, Анатолий Солоницын, Андрей Болтнев. Когда ты ощущаешь себя в этом ряду, с твоими современниками, которые также вызывают большое уважение и профессиональную гордость, — это дорогого стоит.