Новосибирск и Новосибирская область: свежие новости, объективный анализ, актуальные комментарии

РАН как стратегический центр, аспирантские конкурсы и поднятие престижа науки: каким видит будущее Российской академии наук кандидат в её президенты из Новосибирска?

20 сентября общее собрание Российской академии наук выберет президента РАН на следующие пять лет. На пост главы Академии претендуют четыре кандидата, среди них — действующий президент академик Александр Сергеев и представитель Сибирского отделения РАН, директор Института теплофизики СО РАН академик Дмитрий Маркович. Таким образом, у представителя Новосибирского Академгородка появляется шанс второй раз возглавить всю российскую науку: в 1986–1991 годах Академией наук СССР руководил бывший председатель Сибирского отделения Гурий Марчук. 12 августа на встрече с общественностью Академгородка Дмитрий Маркович представил на её суд своё видение проблем российской науки и пути их решения.

— Россия сейчас занимает очень скромное место в доле высокотехнологичного экспорта. Лидером в этом является Китай, обогнав многие развитые страны и продолжая прибавлять темпы каждый день. Это произошло всего за 30 последних лет — до этого Китай был совсем другой страной. Для нас это означает, что нет ничего невозможного — была бы политическая воля, воля населения, стремление граждан к повышению благосостояния страны. Нам есть куда двигаться — хотя бы в сторону увеличения того скромного одного процента ВВП, который Россия тратит на НИОКР. На фундаментальную науку тратится ещё меньше — 0,15%, это исчезающе маленькая величина.

Стимулов к развитию науки у нас и в государственном, и в частном секторах экономики не было до 24 февраля. Была эйфория: у нас много денег, и мы всё купим. Сейчас стало ясно, что почти ничего больше купить нельзя. Мы помним, как наша экономика поднялась во время Великой Отечественной войны, во время «железного занавеса». Мобилизация необходима — это должны понимать все игроки на экономическом ландшафте России и руководство разного уровня. Сейчас мы говорим, что должен наступить технологический суверенитет, а через несколько недель появляется другой тезис — может, это и необязательно, всё равно что-то где-то достанем. Такого, на мой взгляд, быть не должно. И РАН тоже обязано говорить нашему государству и всем его структурам, как поступать правильнее.

— Ещё один пробел — глобальный дисбаланс развития инфраструктуры — научной и образовательной. У нас есть Академгородок, и мы все им гордимся, мы можем добавить к таким точкам Москву, Петербург, Казань, но этого всё равно очень мало. Возникает глобальный территориальный дисбаланс, он приведёт к тому, что образованное квалифицированное население будет убегать из этих территорий и через десятилетия мы можем получить опустевшую окраину империи, которая рано или поздно будет кем-то занята. Думаю, никто этого не хочет. И задача РАН — убеждать госструктуры и высокотехнологичные корпорации строить в России новые научные центры и создавать для них инфраструктуру.

Это короткий документ, формата конституции, он выделяет несколько приоритетов, направлений, которые надо развивать. Существует другой документ, более конкретный — план реализации этой Стратегии. Там есть пункты, посмотрев на которые, мы очень обрадовались, когда формировали программу «Академгородок 2.0» — отдельным пунктом там стояло развитие территорий с высокой концентрацией науки и инноваций. Когда мы задавали вопрос, что здесь имеется в виду, нам отвечали, что речь идёт именно о Новосибирске, Томске и подобных центрах. Но механизма реализации этого плана не существует, или он существует только в виде нацпроектов. Но в проекте «Наука и университеты», например, комплексного развития таких территорий не заложено. Слава богу, что в этот проект попали СКИФ, обновление приборной базы и создание молодёжных лабораторий, а также научно-образовательные центры. Это всё, что мы почувствовали на себе из нацпроекта. Но это не то же самое, что было в 1957 году, когда правительство принимало постановление о научном городке под Новосибирском и поручало Минфину выделить средства на его развитие.

— Академия наук может стать площадкой для независимого экспертного обсуждения государственных приоритетов и целей, текущих задач экономики. Я не согласен с позицией более чем половины членов РАН, которые считают академические институты единственным своим ресурсом и зоной ответственности. Это в корне неправильно: Академия должна быть не равноудалена, а равноприближена и к институтам, и к вузам, и к конструкторским бюро, и к научным центрам. Ей надо вернуть статус государственной. Когда задают вопрос, должна ли Академия ставить во главу угла цель возвращения академических институтов как своих подведомственных организаций, я отвечаю, что нам надо быть реалистами. Институты были переданы сначала ФАНО, а потом Министерству науки ошибочно, но обратного хода нет. В этом есть и что-то положительное. Худо-бедно ФАНО как-то систематизировало и упорядочило имущественный комплекс, отобранный у Академии. Было несколько десятков или даже сотен подвисших судебных разбирательств хозяйствующих субъектов, которые Академия сама решить не могла, ФАНО и министерство с этим помогли. Хотя перевешивают негативные последствия реформы.

РАН должна иметь право инициирования и реализации крупных федеральных проектов: она говорит о них устами своих представителей, но реальных механизмов по инициированию не имеет. Это и новая энергетика, и импортозамещение в фармацевтике, и скоростной наземный транспорт, и продовольственная независимость, и климат. Ни одна структура в стране не обладает всей полнотой компетенций по этим проблемам и широким взглядом на них, и РАН могла бы стать здесь интегратором.

— В области международных научных отношений мы сейчас имеем вынужденный поворот на восток или даже юго-восток, но я глубоко убеждён, что мы не должны жечь мосты. Когда государственные запреты носят тотальный характер, мы обязаны поддерживать научные связи с коллегами на физическом уровне. Рано или поздно сложности в межгосударственных отношениях закончатся, всё вернётся в нормальное цивилизованное русло, но восстанавливать утраченные связи будет гораздо сложнее, если сейчас оборвать их полностью. Научная дипломатия — один из главных наших функционалов.

— Научная аспирантура — это больной вопрос: стипендия в 6-7 тысяч рублей никакой уверенности аспирантам не даёт. Знаю аспирантов, которым повезло — они сразу оказались вовлечёнными в текущие проекты, работают и получают доплату к стипендии. А есть очень талантливые люди, которые попали в интересную лабораторию, но сейчас у неё нет проекта, который мог бы привлечь этого аспиранта к работе с соответствующей доплатой. В научно-координационном совете при ФАНО, куда я входил, обсуждался вопрос нового формата академической аспирантуры. По нашему проекту, аспирант не просто поступает на министерскую квоту, которая гарантирует стипендию, а вместе с будущим научным руководителем участвует в конкурсе проектов, который позволяет отсечь не очень сильные проекты. Если аспирант выигрывает конкурс на срок своего обучения, он получает миллион рублей в год — это его зарплата, расходы на командировки, на реактивы и примерно одна десятая ставки для научрука. Для 2015 года это была вполне разумная цифра. Этот проект тогда не был поддержан, но идею мы должны пытаться реализовать дальше, важно, чтобы государство нас услышало.

У институтов и университетов есть разные способы удержания молодёжи. Наш Институт теплофизики относится к категории институтов, где формируются специальные фонды, которые передаются в распоряжение совета молодых учёных. Мы возвращаем туда все накладные расходы до копейки — это несколько миллионов рублей в год. Совет использует их для компенсации аренды жилья молодых учёных, для поддержки поездок на международные конференции и так далее.

На уровне замминистра нам обещали, что Миннауки будет бороться с Минфином, чтобы тот выделил на это 20 млрд рублей в год. Минфин сказал, что денег нет, поскольку учёные не увеличивают показатели результативности. В итоге в ряде институтов, чтобы выполнить приказ министра, оклады были подняты приказом директоров, в том числе и в нашем. К чему это привело? Денег на оклады хватило впритык, но за счёт обнуления фонда стимулирующих выплат. Мы размазали тонким слоем масло по бутерброду: низкооплачиваемые категории остались довольны, а самые активные научные сотрудники, получавшие хорошие доплаты за публикации, были сильно разочарованы. Государство просто должно пойти на эти мизерные расходы.

— Должно быть понимание, что научные кадры — это наш национальный приоритет. Мой коллега по выборам, директор Института океанологии РАН Роберт Нигматуллин, заботясь о состоянии научного флота, который был в ужасающем положении (содержание каждого научного судна даже в режиме простоя — это миллионы рублей в день, а финансирование выделялось мизерное), обращаясь к президенту Владимиру Путину, сказал: «Владимир Владимирович, дайте нам полфутболиста, и мы решим проблемы с флотом». Полфутболиста в итоге и дали — сейчас на флот выделяется примерно миллиард рублей в год. А сказать: «Дайте нам полакадемика или полнаучного сотрудника» — мы не можем, абсолютно разное отношение у государства к этим категориям. Статус научного сотрудника в обществе должен быть повышенным, как в 1950–1960-е годы, когда все бредили наукой и стремились в неё попасть. Но я верю, что всё развивается по спирали и к этому мы ещё вернёмся.