... и немного шаманизма
В эксклюзивном интервью «Ведомостям» директор НГКМ Андрей ШАПОВАЛОВ рассказал о том, почему реконструкция краеведческого музея не предполагала «гонки за столичностью» и какие хитрости пришлось использовать при подготовке шаманской коллекции.
Андрей Шаповалов: «Музей должен удивлять...»
Открывшийся после реконструкции Новосибирский государственный краеведческий музей в новогодние каникулы принял рекордное количество посетителей — до двух тысяч человек в день. Как ни готовились сотрудники к встрече гостей, но этот «девятый вал» иногда искусственно сдерживали: когда все 350 вешалок в гардеробе были заняты, двери приходилось временно закрывать на «профилактические перерывы». Недочёты строителей и замечания посетителей устраняли на ходу.
— Андрей Валерьевич, сейчас уже можно сказать, почему так долго длился ремонт — почти четыре года, проблемы с финансированием?
— У нас было плановое финансирование, проблемы были не с деньгами, а с тем, как их получить. Всё дело в системе: УКС, управление капитального строительства, должно оформить заявки, объявить конкурсы и котировки. Эта тягомотина длилась месяцами. Законодательные инициативы в нашей стране обогнали возможности административной системы. И это настоящая проблема. Я сам — жертва этого ремонта, и в какой-то момент решил, что лучше пусть всё затягивается, но сделано будет хорошо.
— Воевали со строителями?
— Любая стройка — настоящая война между подрядчиком, заказчиком и собственником. В этом состоянии нам пришлось прожить четыре года, трижды переезжать, перевозить фонды. А это страшное дело: нужно упаковать вещи, создать помещение для хранилища, поставить дополнительную сигнализацию, оборудовать оружейную комнату. Мы ведь храним достояние республики. Есть очень ценные предметы, и даже если не очень ценные, все они стоят на государственном учёте, и мы несём за них ответственность.
— В соцсетях обсуждали: много это или мало — 187 миллионов рублей на реконструкцию?
— Это не такие большие деньги, если поделить на 6,5 тысячи квадратных метров отремонтированной площади, даже на евроремонт не тянет. А тут речь шла о глубокой реставрации, с ремонтом крыши и переделкой коммуникаций. Многое обнаружилось уже в процессе, к примеру, думали, что несущие балки в подвале нужно лишь слегка подделать, оштукатурить, а когда одну из них вскрыли, оказалось, она прогнила, но новую балку завести нельзя, значит, нужно подводить колонну, чего в проекте не было… Так многое приходилось менять в рамках обозначенной суммы. Скажем, в большом зале вместо метлахской плитки, которая была в первоначальном варианте по проекту Андрея Крячкова, а сейчас она стоит огромных денег, мы подобрали керамогранит с близким ковровым орнаментом. И это очень хорошее решение, на мой взгляд. Раньше здесь был паркет, и в местах, где люди особенно много ходили, оставались стёртые дорожки.
— Кстати, о дорожках: в макете Сузунского медеплавильного завода самое трогательное — как раз дорожки, по ним видно, как здесь жили люди.
— Этот макет — наша особая гордость. Работала над ним штатный художник музея Марина Пастернак. У нас есть прекрасный чертёж конца XVIII века — завод и само поселение, мы распечатали его в большом размере, положили в качестве подложки, Марина начала лепить здания и периодически спрашивать у меня: а люди сюда как ходили? Я сначала не мог понять, зачем ей это нужно. Потом оказалось, что она и людей собирается поставить. Незадолго до этого мы с Леной Воротниковой написали книгу о Сузунском медеплавильном заводе и монетном дворе. Но даже для меня многие вещи благодаря этому макету стали откровением, потому что обрели объём.
— 11 выставок и одна постоянная экспозиция появились в музее к открытию. Что-то приходилось приобретать или обходились своими фондами?
— Музей постоянно что-то приобретает. Когда ты работаешь по созданию экспозиции, тебе нужно правильно показать предметы, имеющиеся в фонде, ну и внести в план комплектования то, что желательно приобрести. Случаи бывают разные. Долго искали стол для одной выставки, тот, что был у нас, слишком громоздкий. И я вспомнил, что нужный стол стоит у меня на даче, сели в автобус и поехали на место, сотрудникам, работающим с выставкой, понравилось, пришлось пожертвовать. Сейчас стол стоит в экспозиции, где представлена сельская жизнь 50-х годов. Собирая выставки, в основном опирались на свои коллекции, но в некоторых случаях, как, например, «1914 год», мы знали, что есть коллекционер, который хотел бы выставить свою коллекцию уникальных предметов периода первой мировой войны, и объединили наши ресурсы.
— На этой же выставке большая коллекция огнестрельного и холодного оружия — это из музейных фондов, и почему раньше мы этого не видели?
— Да, у нас хорошая коллекция оружия, особенно это касается огнестрельного оружия, есть всё, что было в ХХ веке. Почему не видели раньше? На экспозиции всё не выложить, если речь идёт о гражданской войне — нужно показать и события, и людей, и историческую канву, всё это предметами, поэтому выложить сразу четыре маузера не получится, приходится выбирать. А здесь представлено коллекционным методом.
— А если это камерная выставка, как «Восточная коллекция», где каждый предмет — произведение искусства?
— Когда мы собрали эту выставку, стало понятно, что не хватает какой-то изюминки, центра. Артём Готлиб, замдиректора по общим вопросам, говорит: я в Бийском краеведческом музее видел колесо от настоящей китайской арбы, которая везла сюда по Чуйскому тракту товары. Мы обратились к коллегам, попросили колесо на время. Они спросили: а вы нам что? Мы предложили выставку про Тура Хейердала, и обмен состоялся.
— Музей действительно получился хорошего столичного уровня.
— Я тоже так считаю, но и в столицах музеи есть разные. Хотя мы не гнались за столичностью, а пытались сформулировать свои принципы показа. В выставочном пространстве первого и второго этажей нам было важно подать предмет так, чтобы его можно было рассмотреть, и теперь некоторые посетители пишут: «мало предметов, смотреть нечего», — привыкли, как в советском музее — всё должно быть навалено. На самом деле мы многое вытащили из того, что просто не использовалось, не было поводов: музейный фонд насчитывает 250 тысяч единиц хранения, в обороте используется лишь 3—5 процентов. В цоколе, где постоянная экспозиция «Сибирь в древности», напротив, много всего, там и задача была показать наши коллекции и на их основе представить народы Сибири.
— Появилась информация, что музей продолжит строительство постоянной экспозиции в цоколе. Что имелось в виду?
— Речь идёт о пояснительных текстах, этикетаже, которые помогут людям. Планируем устраивать маленькие выставки в мультимедийном зале: у нас богатые коллекции по истории Сибири, будем их представлять на экранах-мониторах. Есть в цоколе небольшое помещение, где собираемся проводить специальные мероприятия — мастер-классы, познавательные уроки, творческие встречи. Кроме того, внимательно прислушиваемся, что говорят и пишут люди, нам это очень важно. Говорят, что душно, отлаживаем систему вентиляции, пишут, что нужны места отдыха, мы это понимаем, но средств пока нет, поэтому перетянули старые банкетки и установили их в залах.
— Цоколь, похоже, действительно был местом особого приложения. Шаманский уголок — ваших рук дело? Вы ведь изучали тайны шаманской культуры и даже проходили «стажировку» у Старшего шамана в Тыве.
— Я же не могу делать всё, этим занимались сотрудники экспозиционного отдела, я занимался административной работой и ремонтом. У нас действительно хорошая шаманская коллекция, она была собрана в 20-х годах прошлого столетия. Есть уникальные вещи — якутский костюм, к примеру, подобный хранится в этнографическом музее в Питере, но худшей сохранности. А поскольку я специалист по шаманизму, знаю, где, в каком углу что сделать, тут я помог. Есть там одна хитрость, один из костюмов под тяжестью ритуального железа вот-вот развалится, мы выбрали такую позу, чтобы сохранить его, и получился сюжет.
— В разное время вы занимались изучением культур сибирских народов, копали Умревинский острог, писали книгу по распространению табака в Сибири, преподавали, занимались продвижением проектов. Кого в вас больше — учёного или администратора?
— Я вообще всегда считал себя специалистом по креативным индустриям. Есть два десятка крупных проектов, которые я в своё время продвигал, есть несколько довольно устойчивых бизнесов, проектов которые мы когда-то разрабатывали. А вот администратором госучреждения я работаю впервые, и неплохим директором я оказался случайно. Совмещать эту работу с исследовательской — дело практически невозможное.
— Вот и сейчас примеряете на себя новую роль. В конце года музею в качестве филиала передан Музейно-туристический комплекс «Завод-Сузун. Монетный двор». Это не считая уже существующих филиалов — отдела природы, музея «Киров в Сибири» и Музея олимпийской славы.
— В Сузуне мы должны сделать то, чего никто до этого не делал: не просто создать музей, это для нас не вопрос, а привезти туда людей. В своё время мы вели там раскопки. Реставрацией же занимались Управление по охране памятников и администрация Сузунского района, и теперь там стоит прекрасное воссозданное здание. Но местными ресурсами этот проект не потянуть, поэтому и было принято такое решение. Для нас это, с одной стороны, головная боль, с другой стороны — хороший профессиональный вызов. Придётся работать вахтовым методом, мы уже выезжали туда бригадой на двух машинах. Будем параллельно выстраивать маршрут, по дороге туда экскурсовод должен говорить, не умолкая. У нас замечательные экскурсоводы, это успели заметить и посетители и профессиональное сообщество. Я рад, что в своё время по совету декана факультета музейного дела ТГУ принял в штат Татьяну Трофимову, сейчас она уже руководит экскурсионным отделом. Проводят экскурсии и научные сотрудники. Кстати, бесплатные экскурсии устраивает только наш музей. Мы так придумали, потому что делаем сложные выставки и готовы о них просто рассказывать.
Марина ШАБАНОВА | Фото Валерия ПАНОВА
