Новосибирск и Новосибирская область: свежие новости, объективный анализ, актуальные комментарии

О новой драме, людях, пишущих на ладони, и одиночестве перед смертью — драматург Марина КРАПИВИНА рассказала о своём пути на сцену.

Марина Крапивина — известный российский драматург, сценарист, член Союза писателей Москвы. Финалист многих драматургических конкурсов и театральных фестивалей, в том числе «Любимовка» и «Золотая Маска». После постановки пьесы «Ставангер» Константином Богомоловым тексты Марины Крапивиной стали активно ставить на разных площадках страны.

В Новосибирске отмечены две пьесы драматурга: в конце 2020 года Марина Крапивина стала победительницей фабрики нарративного театра «Дисциплина» в «Старом доме», её пьеса «Наташа» участвовала в читках и была отобрана к постановке режиссёром Юлией Ауг; 27 марта театр «Красный факел» представил публике спектакль «Тайм-аут» в постановке Петра Шерешевского — критики оценили премьеру как одну из лучших в нынешнем сезоне.

— Марина, как родилась идея написать пьесу о социальном работнике «Тайм-аут»?

— У меня есть главное правило: я стараюсь писать о том, что мне знакомо. И здесь есть прототип, да не один. Мои приятельницы, которые работали в этой сфере, они мне столько всего рассказывали, что я была переполнена этими историями. Поэтому там много настоящих деталей, я вообще не люблю придумывать. Мне хочется писать про людей, которые ходят по нашим улицам, живут в наших городах и — как в этой пьесе — занимаются благородным делом.

— Бабушки, за которыми ухаживает героиня актрисы Ирины Кривонос, Людмила, — далеко не «божьи одуванчики», вы превращаете их в норн или мойр. Для чего в любимую вами реальность вплетаются мифические богини судьбы?

— Я фанат архетипических сюжетов, эта узнаваемость, о которой писал ещё Аристотель, как каркас держит весь текст. Иначе получилась бы обычная бытовая история. Но персонажи живые, истории реальные. Как-то в одном сибирском городке я брала интервью для вербатима и, когда дослушала рассказ этой женщины, поняла, что это готовый моноспектакль — история страны в судьбе «маленького человека». Фрагмент этого рассказа я включила в пьесу. Кроме того, меня начала интересовать старость. Это то, что нас всех ждёт. Мне самой уже пятьдесят. Можно делать вид, что всё ещё впереди, молодиться, но старость всё равно настигнет, и неважно — есть у тебя дети или нет. Ты остаёшься один на один с болезнями и смертью. Можно убегать или прятаться, но есть другой путь, как сказал философ Мераб Мамардашвили, «самое большое мужество — это мужество идти к тому, о чём в принципе нельзя знать. Поскольку это наверняка может обернуться тем terror antiquus — древним ужасом, который есть ужас реальности». Когда ты имеешь мужество заглянуть в лицо этой реальности, ты можешь её заговорить. «На, владей волшебной скрипкой, посмотри в глаза чудовищ». Искусство для этого и существует.

— Проговаривая, заговаривать?

— Да, только так, и ещё — принимать, не пытаясь убежать… В спектакле «Красного факела» мне очень понравилось, что режиссёр буквализировал все метафоры, которые у меня только мелькали. На сцене — декорации гипермаркета, холодный неоновый жёлто-зелёный цвет, мощная работа художника-сценографа и художника по свету. И опера во время выходов руководителя службы соцзащиты звучит фантастически. Я сама мечтаю написать либретто к опере. И вдруг это всё, оказывается, есть в моём тексте! Такую грандиозную постановку по своей пьесе я вижу впервые.

— Не могу не спросить о фабрике нарративного театра «Дисциплина» в театре «Старый дом»: зачем это нужно драматургу с таким бэкграундом, как у вас?

— Я очень люблю учиться, люблю разные конкурсы и всегда стараюсь участвовать. И на «Дисциплине» я была не единственный драматург с бэкграундом. Участие в конкурсах и лабораториях — самый эффективный способ напомнить о себе, а просто рассылать пьесы по театрам — это плохо работает. И я очень благодарна «Дисциплине» за такую возможность. К тому же в прошлом году у меня случилось ужасное лето — умер муж, и эта учёба меня хоть как-то вытащила и мотивировала дописать пьесу.

— Ваша «Наташа» — своего рода продолжение «Трёх сестёр» только с конкретным персонажем. Чеховский сюжет и сегодня работает?

— Я столько наблюдала таких историй. Идёт смена элит. Но об этом почти не говорят в театре. Нам не хватает социальной драмы про классовую враждебность. Этого очень много в западном кино, театре, литературе и, конечно, в жизни, которую они отражают. С этой темой работали и ранний Стивен Спилберг, и любимый мной Клод Шаброль, и, конечно, Чехов сталкивал два мира отживающих усадеб и Лопахиных. Меня всегда интересовала тема противостояния старого, отживающего, которое вроде бы требует сочувствия, и так называемых варваров, у которых есть своя правда и свои травмы. У Чехова Наташа ужасная, а сёстры — прекрасны: «в Москву, в Москву!». В моей пьесе и условные «сестры» (наследники советской номенклатуры) ужасные, просто невыносимые: сидят в своей элитной квартире, не хотят ничего видеть и замечать, как у Достоевского — пауки в банке встретились, или у Франсуа Мориака — «Клубок змей». Честно скажу, я жестокий писатель, меня интересует жёсткая драма, мне нравится Сорокин, я люблю, когда всё кончается плохо. А где вы в жизни видели комедию? И в хорошей комедии всегда есть доля трагедии. Тем более сейчас нет чистых жанров, комический эффект происходит от парадокса, диалогов, абсурдных ситуаций, которых в нашей реальности хватает.

— Часть своей жизни вы были редактором. Интересно, как выпускник школы выбирает такой путь?

— В классе восьмом я стала задумываться, куда пойти, а поскольку всегда была в себе не очень уверенна, связывать свою жизнь с какой-то творческой деятельностью и не планировала. У меня были пятёрки по литературе и русскому языку, и я пошла в техникум учиться на корректора, поработала в издательствах и редакции толстого журнала. Параллельно закончила Полиграф и стала работать редактором

— Когда драматургия стала для вас профессией?

— Это действительно интересный вопрос, я сама удивляюсь, как меня сюда занесло. Я долго работала редактором в корпоративных журналах, была главным редактором, но всё это довольно скучно. И наступил момент совершенно дикой скуки, понимание того, что до пенсии придётся сидеть на этом месте. И как-то так сложилось, что меня стали, мягко говоря, гнобить. Хорошо, что так вышло, я подала заявление и ушла, это было в 2008-м. Но решила сразу не менять шило на мыло, не искать что-то подобное, а оглядеться. Знакомая, с которой мы учились на рекламных курсах, позвала меня в РГГУ на лекции по новой драме. И это оказалось очень интересно. Театр для меня существовал где-то в параллельном мире, я особенно и не ходила, не смотреть же снова Чехова. А тут для меня открылась современная драматургия, плотно связанная с Театром.doc. Я узнала про Михаила Угарова, Елену Гремину, братьев Пресняковых, Ивана Вырыпаева, Максима Курочкина, Наталью Ворожбит, Вадима Леванова и его тольяттинскую школу, из которой вышли братья Дурненковы, Юрий Клавдиев. А Николай Коляда, который не только сам плодовитый драматург, но и основатель уральской драматургии! Среди его учеников Василий Сигарев, Ярослава Пулинович и многие другие талантливые авторы.

А ещё я узнала о драматургическом конкурсе «Любимовка» и в 2009 году слушала читки пьес и была потрясена. Выходила оттуда на ватных ногах. Помню, как после читки пьесы Юрия Клавдиева про сатанистов «Монотеист», которая произвела на меня сильное впечатление, пришла домой и написала свою первую монопьесу. Отправила этот текст на конкурс «Премьера», и, как ни странно, он вошёл в шорт-лист, меня пригласили на читки и стали называть драматургом. Это было удивительно, я дико смущалась.

— Уже через год вы стали финалистом «Любимовки» с монопьесой «Мартовские иды» и отправились в Нью-Йорк. Что это за фантастическая история?

— Это действительно было неожиданно. В Москве горели леса, я сидела на даче, вдруг мне звонят и говорят: у нас есть идея пригласить вас в Нью-Хейвен в школу драмы Йельского университета. Я сильно удивилась, текстов у меня не было, но отказываться я не стала. И мы полетели вместе с драматургом Ниной Беленицкой и режиссёрами Маратом Гацаловым и Михаилом Овчинниковым. Две недели ходили на семинары, общались с преподавателями и студентами, изучали опыт. И я параллельно написала пьесу, но уже многофигурную — «Ставангер». Послала её на разные конкурсы, она попала в шорт-листы, в том числе «Золотой Маски». И вдруг ко мне обращается Константин Богомолов, который был в жюри, с предложением поставить мою пьесу в Лиепайском драматическом театре. Он спросил, можно ли переделать? Я сказала: конечно, вам можно всё. Это была первая крупная постановка моей пьесы, да ещё в Латвии, в Евросоюзе. Мне казалось, что это всё как-то несерьёзно, случайно. И до сих пор у меня кризис идентичности, «синдром самозванца». После этой постановки ко мне стали обращаться режиссёры и театры стали ставить мои пьесы.

— И у героини «Ставангера», отправившейся за счастьем в Норвегию, есть реальный прототип?

— Моя очень близкая подруга вышла замуж за норвежца, я ездила к ней, общалась с русскими жёнами, так родилась пьеса. Герои складываются из наблюдений и самонаблюдений. Я пишу пьесы не из любви к искусству, для меня это психотерапия, очень помогает избавляться от каких-то комплексов. Например, пьеса «Мартовские иды» это про меня и мою маму, которая пила. И всё моё детство прошло в стыде, нужно было это скрывать. Сейчас я понимаю: если ты публично признаёшься в чём-то, причём это персонаж за тебя говорит, эта травма отделяется от тебя. Со временем меня очень увлёк документальный театр — вербатим с его монологами реальных людей. Это было так ново для меня: поездки в другой город, интервью с разными людьми — и это не журналистские интервью, а глубинные, ты слушаешь человека не перебивая. Так было создано много документальных пьес, которые доводили до спектаклей.

— К примеру, «Как легко бросить» о наркозависимых?

— Мы делали эту работу для фестиваля «Территория», а потом спектакль взяли в репертуар Театра Наций, и он два года шёл с успехом. Потом тот же режиссёр Руслан Маликов предложил поучаствовать в проекте со слепоглухими, это была очень интересная долгая серьёзная работа. Спектакль «Прикасаемые» играли на разных площадках, в том числе и в Театре Наций. Через него, кроме наших героев, прошли практически все звёзды.

— И сценарий к фильму «Слово на ладони» вы писали в это же время?

— Так получилось, что весь процесс подготовки спектакля «Прикасаемые» снимал режиссер-документалист Юрий Малюгин и он предложил мне написать сценарий для документального фильма, героями которого стали наши замечательные слепоглухие актёры.

А после выхода фильма «Слово на ладони» Юра предложил ещё что-нибудь снять. И мы успели сделать фильм про Владимира Маканина — «Цена личного голоса». Монолога не получилось, он уже был болен, поэтому мы брали интервью у всех, кто его знал. Такой получился «портрет и вокруг» — так называется один из романов Владимира Семёновича. Мы разговаривали с его родными, коллегами, редакторами, писателями, режиссёрами, в том числе Мариной и Дмитрием Брусникиными (Дмитрий тоже ушёл из жизни). Ездили к критику Льву Аннинскому, к писателю Андрею Битову (тоже ныне покойные). Получился прекрасный фильм о судьбе и творчестве писателя. Параллельно продолжался проект «Прикасаемые» — мы совершенствовали спектакль, повезли его в Лондон, Париж, Брюссель. Проект вышел на международный уровень.

Но самое главное — слепоглухие актёры обрели новую жизнь, они даже физически изменились, стали выглядеть увереннее, бодрее, поверили в себя. У них появилась возможность донести свои истории до зрителя, ведь театр — это коллективное творчество и его главная функция — коммуникативная. Во время спектакля актёры и зрители обмениваются чувствами, мыслями, информацией, настроениями. Это и есть человеческая коммуникация, а слепоглухие люди в повседневной жизни лишены этой возможности. Но театр творит настоящее чудо, и мне повезло быть участником этого процесса. 

Марина ШАБАНОВА | Фото Валерия ПАНОВА