Новосибирск и Новосибирская область: свежие новости, объективный анализ, актуальные комментарии

«Ведомости» узнали, почему сибирского писателя Николая Самохина называли «очернителем» и при чём здесь кот

У каждого читающего новосибирца наверняка хранятся в библиотеке книги Николая Яковлевича Самохина — писателя, журналиста, лирика и юмориста, тонкого знатока человеческих характеров. Почти тридцать лет его произведения не переиздавались, поэтому презентация книги «Рассказы о прежней жизни», которую подготовили к изданию журнал «Сибирские огни» и Новосибирская областная научная библиотека, стала для города настоящим событием. Кстати, через полгода состоится презентация полного собрания сочинений Николая Самохина, изданного при поддержке министерства культуры НСО: в трёхтомник войдут повести, рассказы, критика, воспоминания современников и архивные фотографии. «Ведомостям» посчастливилось побывать в квартире писателя, полистать семейные альбомы и послушать «живые истории о папе» из уст Софии Самохиной — дочери Николая Яковлевича.

Вот, она, трёхкомнатная квартира писателя в доме на улице Сибирской, где ощущается интеллигентная атмосфера творческой жизни — с книжными полками от пола до потолка, с уютной теснотой стандартных советских кухонь, с картинами, чёрно-белыми фотографиями и беседами из серии «а помнишь?».

— Яркая картина из детства: папенька пишет в своём кабинете, мама, как всегда, на кухне — готовит ужин из того, что смогла найти в магазинах по дороге с работы, — рассказывает Соня Самохина. — Папа выходит из кабинета большими шагами: «Садитесь, я вам сейчас почитаю, что у меня получилось!». Мы с мамой сразу бросаем все наши дела и слушаем. Он иногда сначала «пробовал» свои тексты на нас, мама иногда что-то ему говорила и даже советовала. Папа очень любил печатать на машинке, от руки он тоже писал, но чаще – печатал и практически сразу набело. Классических писательских черновиков у него было мало.

Рабочий кабинет для Николая Яковлевича был святыней, творческим убежищем, куда бытовой жизни вход был запрещён. Там плавали густые, слоистые облака табачного дыма, выпадающие в осадок на верхних полках, и жила писательская Муза, которая не выносила детских игрушек и беготни по коридору. Поэтому, когда Соня по детской безалаберности оставляла в рабочем кабинете отца свои вещички, они выдворялись оттуда, как нечто чужеродное. «Папа приоткрывает дверь, подзывает меня, в руках у него моя кофтейка, которую он брезгливо держит двумя пальцами: откуда это здесь, Соня?», — смеётся дочь писателя. При этом Самохин всегда был и оставался деликатным человеком – когда малолетние друзья Сони «разбирали» на части квартиру, Николай Яковлевич сидел тихо в кабинете: ну, как сделать замечание – это же дети! Приходила жена Татьяна и «спасала» мужа.

Николай Яковлевич с женой Татьяной Николаевной.

Как всякому творческому и витающему в эмпиреях человеку, Николаю Яковлевичу был чужд быт. Обычное для семейного мужика задание починить щеколду на двери или съездить за картошкой превращалось в «муку мученическую»: известный писатель ложился на диван и всем своим видом выражал отчаяние. Домашние эту его особенность знали и лишний раз не нагружали. Положа руку на сердце, его Музой, конечно, была жена Татьяна Константиновна — мудрая, любящая женщина, понимающая, что у мужа в этом мире совсем иная миссия. Ну, а щеколду, в конце концов, и самой можно починить.

— Однажды маме нужно было куда-то уйти, и она попросила папу, который работал над текстом, посидеть со мной, маленькой, — вспоминает Соня. — Папа взял меня с собой в кабинет, посадил на колени и начал печатать. А он трубку всегда курил, в моменты работы — особенно. Мама рассказывает, что она, когда вернулась и зашла в кабинет, то увидела только мои ноги — мы с папой были спрятаны в облаке дыма.

Про нетерпимость Николая Самохина к «достать по блату», «встать на отоварку» и «купить по знакомству» ходят легенды. Несмотря на тотальный советский дефицит всего, Николай Яковлевич считал дурновкусием пользоваться какими-то особыми привилегиями, поэтому все разговоры из серии «моя знакомая обещала достать югославские сапоги» пресекались на корню. Но как-то раз Татьяна Константиновна не выдержала (хочется ведь уюта домашнего!) и купила где-то дефицитный ковёр на пол. Обычный ковёр! Такие лежали на полу у миллионов советских людей. «Невыносимого» зелёного цвета.

— Мама постелила его в моей комнате и сказала: «Сонь, ты папе про него не говори, мы потом ему при случае скажем», — улыбается воспоминаниям моя собеседница. — Мама ушла, я осталась в комнате ковром любоваться. А потом решила его пропылесосить. И включила пылесос — а они же раньше как турбинные самолёты работали. Папе, видимо, надоело слышать этот рёв. И он зашёл в мою комнату: ты чем тут занимаешься? А там ковер на полу. Зелёный. Потом весь вечер разбирательства: что за ковёр и как он к нам попал?

О своём отце Соня говорит с улыбкой и тихой грустью: «Книги его начала читать с 12 лет и до сих пор читаю — будто разговор с ним продолжаю, будто отвечает он в них на мои вопросы». Вспоминает, что Николай Яковлевич не был строгим отцом, — как-то раз пришлось ему дочь за тройки «повоспитывать», тридцать минут читал лекцию «подумай о своём будущем», а потом сам от себя устал, махнул рукой: и чего это я разошёлся-то? Общались всегда душевно, если уж отец комплимент сделает «да ты у меня в красавицу выросла!» — так это дорогого стоит, Николай Яковлевич сантименты не любил.

Самохины: отец и дочь. Фотография примерно 1986 года, Соне — 16 лет.

В квартире Самохиных всегда были открыты двери: вся творческая братия Новосибирска, художники, поэты, музыканты — все в гости к нам! Татьяна Константиновна готовила угощения, накрывался стол и начиналась великая роскошь общения — разговоры, споры до утра, табачный дым кольцами, звенящая правда человеческого духа. Был даже создан «журнал прибытия» — толстая тетрадь в твёрдой синей обложке, где каждый гость оставлял своё приветствие семье Самохиных. Вот, замечательный художник Николай Грицюк творит свой «импрессион» зубной щёткой, потому что маленькая Соня постригла все кисточки для рисования. Вот, поэт Илья Фоняков рисует «кота-очернителя», который напившись дёгтю, пишет за Самохина сатирические рассказы.

Кстати, про очернителя-Самохина поэт хорошо рассказал в своей книге «Созидатели»:

«Большой дружеской компанией мы сидели в очередной раз в мастерской художника Николая Грицюка на первом этаже стандартного кирпичного дома на Советской улице, когда в окно, выходившее во двор, энергично постучали. "Кто там?" — приоткрыл форточку хозяин. "Очернитель!" — послышалось в ответ. Николай Демьянович, добродушно ворча, пошёл открывать входную дверь, и вскоре его тёзка, Николай Самохин, в сопровождении молодой жены Татьяны присоединился к застолью и включился в общий разговор. "Очернитель" — такое за ним утвердилось кодовое прозвище. Не без гордости свидетельствую, что первым пустил его в ход я. Чему служит косвенным подтверждением кличка "лакировщик", которой Николай ответно наградил меня. "Лакировщик? — спрашивал он меня по телефону, едва я успевал поднять трубку. — Всё воспеваешь?" "Как дела? — в свою очередь осведомлялся я. — Всё очерняешь?" "Всё очерняю, — со вздохом отзывался Николай. — Вот ещё поочерняю немного и поеду в издательство, там гонорар заплатить обещали..." Объяснялись прозвища просто: Самохин был известен как сатирик и юморист, я же ходил в лириках. Сатирику полагается, естественно, высмеивать и обличать, лирику — умиляться и воспевать. "Очернитель", "лакировщик" — самые словечки эти, возможно, мало что скажут новым поколениям».

— Честно говоря, никогда не думала, что вот, я — дочка известного писателя, — говорит Соня. — Да мне кажется, что и отец так про себя не думал. Он был очень искренним и любящим людей человеком. Очень рада, что его книги переиздаются, это значит, что для читателей он жив. А для писателя — это очень важно.

Наталия ДМИТРИЕВА | Фото из архива Софии САМОХИНОЙ