Новосибирск и Новосибирская область: свежие новости, объективный анализ, актуальные комментарии

Как поэт-легенда «русского Харбина» руководил хором в новосибирской школе

Алексею Грызову прочили военное будущее.

Новосибирск дышит историей: шелестит пожелтевшими страницами архивов, смотрит пустыми глазницами брошенных домов, гуляет по проспектам в обнимку с экскурсоводами. Наш город был точкой преломления людских судеб, «последним вагоном» для тех, кто отстал от идейного поезда новой жизни, своего рода сибирской эпитафией — «реабилитирован посмертно».

В 50-е годы прошлого века ребятня Центрального района знала: если хочешь научиться звонко петь — записывайся в хор к Лексей Лексеевичу в 29-ю школу. Этот сухощавый немолодой человек в элегантном костюме-тройке во время прослушивания говорил «браво, голубчик!» и никого не отправлял домой с музыкальным диагнозом «нет слуха», считая, что его можно развить, а голос прорежется во время репетиций. О Лексей Лексеевиче таинственным голосом передавались слухи, что он «раньше был белогвардейцем, а потом перевоспитался». Знала бы наивная ребятня того времени, что их учитель пения — человек большой судьбы, звезда русской эмиграции в Харбине, поэт Алексей Ачаир, который «перевоспитывался» десять лет без права переписки в ГУЛАГе.

Алексей Грызов родился в селе Ачаир (это сейчас Омская область) — спустя десятилетия он станет Алексеем Ачаиром, взяв в качестве поэтического псевдонима название родного места. Как многие мальчики XIX века, Алексей грезил о военной славе, поэтому начал своё образование в Омске в кадетском корпусе. Окончил его с золотой медалью, но в 1914 году уехал в Москву и поступил на инженерный факультет Петровско-Разумовской земледельческой академии (в будущем — Сельскохозяйственная академия им. К. А. Тимирязева). Но инженером-землеведом Грызов так и не стал: злой ветер революции оборвал учёбу и принёс его обратно в Омск, где он влился в белое движение в Сибири — идеи большевизма Алексей Алексеевич так и не принял до самой смерти. В мае 1918 года вступил рядовым-добровольцем в пулемётную команду партизанского отряда атамана Красильникова, с июня 1919-го служил в 1-й Сибирской казачьей дивизии и принял участие в Сибирском Ледяном походе, начавшемся в Новониколаевске и завершившемся в Забайкалье. Война не стала для поэта «мать родна»: ранения, контузии, тиф, душевные мытарства — родная земля по горло в крови, страшное время, когда брат на брата, Господи, помилуй нас всех…

После разгрома колчаковцев в одиночку пробирался через забайкальскую тайгу к войскам атамана Семёнова. «Я один бродил в оленьей шкуре, полубосой, голодный, дикий — по якутской тайге моей любимой Сибири, — пишет он в письме из эмиграции. — Я слеп в тайге, я шёл по бадарану, ступая окровавленными ступнями на острые сухие стебли прошлогодних трав, я сидел у реки три дня и глодал выброшенную на берег гниющую рыбу и искал смерти…» Врачи Грызова комиссовали, и он осел во Владивостоке — начал редактировать местную газету «Последние известия», публиковать стихи и заниматься тем, к чему лежала душа с самого детства, — литературным трудом. Но в октябре 1922 года, после занятия Владивостока красными частями, пешком ушёл через границу в Корею, а оттуда — в столицу русской белой Азии, город Харбин в Маньчжурии.

В Центре истории Новосибирской книги хранятся уникальные экспонаты.

Харбин в то время был практически русским городом, основанным на земле, которую царское правительство России взяло у Китая в аренду. Здесь существовала целая сеть русских школ, многочисленных профессиональных курсов, были даже высшие учебные заведения. Интеллектуальная жизнь бурлила: в Харбине, как в те годы и в Париже, собрался цвет нации, вынужденной бежать от красного режима. Алексей Ачаир попал в свою «питательную среду», где его поэтические и интеллектуальные воззрения оказались востребованы, и с головой ушёл в творчество и работу: публикации в местных газетах и в эмигрантских изданиях Харбина, Шанхая и Берлина, выход поэмы «Казаки» в пражском альманахе «Вольная Сибирь», первая эмигрантская антология «Якорь», первый сборник стихов, второй, третий…

Как рассказал главный редактор журнала "Сибирские огни" Михаил Щукин, стихи Алексей Ачаир представлял в модной тогда манере мелодекламации: он читал их, аккомпанируя себе на рояле и был очень популярен. Но в те же годы в Шанхае жил Александр Вертинский. И однажды Вертинский и Ачаир одновременно приехали выступать в Нанкин. И выступления Ачаира прошли даже успешнее, чем Вертинского.

Как считает известный российский критик и литературовед Алексей Горшенин, на формирование творчества Ачаира повлиял Николай Гумилёв — вся харбинская ветвь эмигрантской лирики выросла под его влиянием. «Их беженская судьба и сама экзотическая аура, в которой жили "поэты-изгнанники", способствовала тому, что поэт-путешественник и поэт-конквистадор Гумилёв, принявший мученическую смерть от большевиков, для многих из них стал поэтическим знаменем и ориентиром, — пишет в своём труде Горшенин. — Алексею Ачаиру — потомственному казаку, солдату белой гвардии, прошедшему с ней до конца трагический путь, охотнику и путешественнику — Николай Гумилёв особенно духовно близок».

Кроме творчества, Алексей Ачаир занимается в эмиграции и преподавательской деятельностью: ведёт культурно-воспитательную работу с эмигрантской молодёжью Харбина, читает лекции в гимназии и колледже, создаёт юношеский кружок русской литературы «Молодая Чураевка», который вырастает в настоящий оазис русской культуры в Китае. После окончания Второй мировой войны стихи Ачаира и воспоминания о нём семейными архивами разлетятся по всему миру — США, Австралия, Канада, Япония, Франция, Россия.

В 1943 году Алексей Ачаир выпускает последний прижизненный сборник «Под золотым небом», но к тому времени Харбин оккупирован японцами, поэты покинули «русский оазис», а те, кто остались, — грезят о воссоединении с Родиной, в том числе и Ачаир. В 1945 году Советская Армия в ходе освобождения Маньчжурии от японских оккупантов вошла в Харбин: Алексея Грызова как белогвардейца арестовывает НКВД и насильно депортирует в СССР — в воркутинские лагеря. На десять лет без права переписки. Семья Грызова бежит в Австралию, и больше он с ней не встретится.

О десяти годах в воркутинских лагерях Алексей Алексеевич практически не говорил — страшно, больно, тяжело. Потом три года спецпоселения в посёлке Байкит Красноярского края, стихи уже не пишутся, но душевное одиночество скрашивают тёплые письма Валентины Белоусовой — его ученицы и большой поклонницы поэтического таланта. Её он девочкой учил в Харбине играть на фортепьяно (в своё время она аккомпанировала Фёдору Шаляпину), теперь Валентина Васильевна скромно живёт в Новосибирске на улице Обдорской и преподаёт в школе. Они переписываются — немолодой мужичина, опалённый «русской судьбой», и нежная женщина, любящая его всю жизнь. Их письма хранятся в Центре истории Новосибирской книги, где действует постоянная экспозиция Гостиная Парк-Ачаир, посвящённая «новосибирскому периоду» Алексея Грызова. Это самый большой архив поэта в мире — аналогичные экспозиции существуют в США и Австралии.

В конце 1959 года Алексей Ачаир приезжает к Валентине Васильевне, и Новый год они встречают мужем и женой. Алексей Алексеевич поступает работать учителем пения в школу №29 и сразу же уходит с головой в музыкально-педагогическую деятельность — создаёт большой детский хор и кружок эстетического воспитания, о котором горячо пишут городские газеты. К Лексею Лексеевичу ломится ребятня со всего района, он берёт детей из других школ (хотя было категорически нельзя!), у него поёт тогда ещё никому не известная Ирина Алфёрова, и ей учитель пения пророчит блестящее будущее. К слову, хор, созданный легендой белой эмиграции, потом выступал в оперном театре — на концерте в честь приезда Никиты Хрущёва в наш город.

Но сердце болит, сердце болит… Нет вестей от бывшей жены и сына — куда они сгинули после взятия советскими войсками Харбина? Живы ли? Здоровье потеряно в сталинских лагерях, и, хотя горит в глазах этот негасимый огонь русского офицера, всё чаще сжимается острой болью что-то за грудиной. В середине декабря 1960 года Алексею Алексеевичу стало плохо с сердцем. Но как подвести, не прийти на работу? Он пошёл в школу. И умер на её ступенях от острого сердечного приступа.

— Каким мне запомнился Алексей Алексеевич? — вспоминает его бывший ученик Владимир Тарновский. — Свои уроки он преподавал искренне и увлечённо. В его умных внимательных глазах чувствовалась незаурядная личность человека, способного на несоизмеримо большее, чем выпавшая ему после десяти лет лагерей и четырёх лет ссылки в послевоенный период жизни роль скромного школьного учителя. Худой, с бородкой, всегда опрятный, в элегантном, отутюженном костюме-тройке в полоску (как оказалось, единственном), он для меня, одиннадцатилетнего, уже тогда чем-то необъяснимо отличался от остальных учителей в серой скромной послевоенной одежде. Мы чувствовали в нём какую-то недосказанность и тайну. Какую-то особенную судьбу.

Новосибирск в жизни Алексея Грызова стал тем «последним вагоном», где он провёл год своей жизни, согретый людьми, которые его искренне любили. Он стал частью истории нашего города — несколько лет назад на фасаде школы №29 была установлена памятная табличка в его честь, а гостиная Парк-Ачаир в Центре истории новосибирской книги хранит интеллектуальную энергию его книг, писем и фотографий. История ближе, чем нам всем кажется.

Наталия ДМИТРИЕВА | Фото Валерия ПАНОВА