Новосибирск и Новосибирская область: свежие новости, объективный анализ, актуальные комментарии

Известный учёный, профессор Алла ЗАЙДМАН — о силе духа, человеческих потребностях и войне.

Научные регалии руководителя отдела морфологии и теоретических исследований вертебральной патологии ННИИТО Аллы Михайловны Зайдман можно перечислять долго. Профессор, заслуженный деятель науки, член Британского научного общества, смелый экспериментатор в области изучения сколиотичного позвоночника, а ещё — красивая сильная женщина, пережившая ужасы фашистской оккупации, с неукротимой жаждой жизни и творчества. Её линия жизни достойна серьёзной авторской биографии из серии «Жизнь замечательных людей», которая может послужить сценарием для масштабного кинополотна. Рассказ Аллы Михайловны мы не стали разбивать журналистскими вопросами — они выглядят мелко на фоне истории одной судьбы.

— Когда началась война, мне было 10 лет, а брату — 13. В 1941 году мы жили в городе Горки, недалеко от Орши, по дороге на Москву — немец в этих местах шёл аллюром. В первые же дни войны папа ушёл на фронт. Но перед уходом договорился в горсовете о том, чтобы маме предоставили лошадь для эвакуации — она была наполовину еврейкой. Мама работала в контрольно-семенной лаборатории фитопатологом и была хорошо известна в городе. В тот день мама пошла на аэродром, где возводили линию укреплений. А мы, дети, оставались дома с бабушкой. Она преподавала немецкий язык, её знали и любили почти все в городе, потому что очень многих она учила. И вот бабушка вместе с соседкой Марией Моисеевной решили вырыть за огородом окопчик, в котором могли бы спрятаться дети — мы с братом и дочка Марии Моисеевны, моя лучшая подруга Нэла. Прибежала мама: лётчики покинули аэродром, немцы входят в город! Она схватила нас, и мы побежали к полю конопли прятаться. Начался обстрел, загорелись дома — это комсомольцы подожгли город. И вдруг — тишина. В город входят фашистские танки. Так началась оккупация.

— В городе создали полицию из местных жителей, однажды к бабушке пришел её ученик в форме полицейского и сказал, что нашей маме надо уходить. Нас с собой она не взяла, приближалась осень, она шла в неизвестность, прятаться, но главное — все думали, что немцы не тронут детей. Позже мама ушла в лес, была связной партизанского отряда, и снова встретились мы только после войны. Мы жили с бабушкой, которая знала идеально немецкий язык, и немцы её даже уважали. А потом нашу улицу перегородили и всем нам нашили на одежду жёлтые звезды. Вновь пришёл бабушкин ученик и сказал: «Дети должны уйти». Бабушка обрезала мои кудрявые волосы, и мы с братом ушли в соседнее село. Жили там хорошо, но очень скучали по дому, поэтому я как-то решила навестить бабушку и Нэлу. Да, это была ужасная глупость, но разве десятилетний ребёнок может думать о чём-то плохом? Город встретил меня странной тишиной. Я уже подходила к дому, когда увидела огромную колонну людей, которую вели гитлеровцы с автоматами. И в этой колонне — соседка Мария Моисеевна с Нэлой. Я закричала и кинулась к ним. Меня впихнули в колонну. Оказалось, что нас ведут на расстрел.

 Когда людей стали выстраивать у огромной ямы, Мария Моисеевна прошептала нам: „Я толкну вас — падайте в яму и ждите темноты”. Когда начались выстрелы и я поняла, что падаю в яму, то потеряла сознание.

Очнулась — ночь, луна. Прибежала домой — бабушка упала без чувств. Утром меня спрятали в подпол, а вечером отправили в соседнее село, где мы с братом прожили почти год. Мы скучали по дому и один из дней решили тайком сходить в Горки — попали в облаву, нас посадили в огромный эшелон и повезли на запад. Этот огромный вагон, где живые стояли рядом с мёртвыми, — одно из самых тяжёлых моих воспоминаний. Привезли нас в концлагерь Дора, в Тюрингии. Жизнь в концлагере — это отдельная история, не знаю, чем бы она закончилась, если бы туда через год не приехал фермер Отто, который взял нас с братом работниками на свою ферму. Он воевал в России, был ранен, многое видел, ненавидел гитлеровский режим и поэтому был добр к нам.

— Эти полгода в Германии казались мне очень счастливыми. Мы были сытыми, играли и смеялись, мальчишки, которые работали на других хозяев, приносили нам полные рубашки яблок. Однажды они прибежали и сказали, что в деревню привезли пленных русских солдат, разместили их возле сарая моего хозяина. Ребята наворовали картошки, я украла у хозяина ключи от сарая, и тех, кто мог двигаться, мы спрятали на сеновале. Приносили им еду, разговаривали. Один паренёк был из Ленинграда, студент — дал мне свой адрес. (После войны, когда я попала в Ленинград, его дом на проспекте Стачек был разрушен…) А через какое-то время конвой спохватился, что пропали пленные, и их начали искать. Наш хозяин догадывался, что мы прячем их на его сеновале: у свинок стала пропадать картошка. Он отозвал меня в сторону и тихо сказал: «Пусть они уйдут». Я передала ребятам его слова, и назавтра они исчезли с сеновала. Я не знаю, как сложилась их судьба, но хочу верить, что они остались живы. Хотя, как известно, наша страна весьма однозначно относилась к людям, пережившим плен. Спустя неделю после тех событий нас, от греха подальше, вернули в концлагерь. Но это была уже весна 1945 года, и в конце апреля нас освободили американцы. Они нас очень жалели, прекрасно кормили — впервые попробовала кашу тогда с мясом. Я вернулась на родину, брата сразу забрали в армию, бабушка чудом выжила, а маму после партизанского отряда долго допрашивали и на всякий случай отправили в ГУЛАГ — мы смогли её вытащить только после того, как нашли командира её партизанского отряда: он дал письменные показания, что она благонадёжна.

— А мне предстояла учёба. Я быстро закончила десятилетку (программу девятого класса прошла за лето) и поехала поступать в Ленинград. Хотела в I Ленинградский медицинский институт, но мне сказали, что во время войны я жила в оккупации и это пункт у меня сильно «хромает». Поэтому я отучилась во II Ленинградском медицинском институте и была направлена в Новосибирск, где окончила клиническую ординатуру по специальности «травматология и ортопедия». В ННИИТО мне довелось работать рядом с выдающимися военными хирургами, для которых война не закончилась, поскольку пациентами их были раненые с последствиями огнестрельных повреждений. Дело в том, что на институт были возложены функции госпиталя для инвалидов Великой Отечественной войны — их везли со всего Советского Союза, искалеченных, с инфекциями и порочными культями. Операции шли по 24 часа в сутки — хирурги не размывались, чтобы не терять время. И когда я слышу, как наши молодые хирурги жалуются на усталость и тяжёлые условия, я всегда говорю: вы не знаете, что такое действительно тяжёлые условия!

— Я без науки не представляю себя — без каждодневного поиска, проб, экспериментов и даже ошибок. Сейчас моя группа работает над интересной темой: мы изучаем причины возникновения сколиоза, уже есть уникальные открытия, что это заболевание передаётся по наследству и за него отвечает определённый ген, который нам удалось подсадить эмбрионам цыплят. Цыплятки вылупились с горбиком, а значит, если мы можем разблокировать ген, то есть возможность и заблокировать его. Это, конечно, огромная работа с моими единомышленниками, и она приносит только радость. Знаете, что я вам скажу? В моей жизни было много и прекрасного, и тяжёлого. Была любовь, поездки в Женеву, научные конференции, признание и аплодисменты. Но самое главное в жизни — это порядочность. Мои сыновья, когда учились в средних классах в школе № 10, как-то нашли с друзьями кошелёк, полный денег. Они шли весёлой компанией к нам на чай и вполне могли потратить эти деньги на сладости. Но сыновья пришли ко мне и сказали: «Мама, здесь деньги — наверное, кто-то получил зарплату и потерял кошелёк. А вдруг у этого человека семья и дети? Надо его найти!» Мы раскрыли кошелёк, а там был заводской пропуск, выписанный на имя женщины. И мы нашли её. А я потом побежала в магазин и купила сыновьям мороженое и почти плакала от радости, что мы с мужем вырастили порядочных людей. А ещё — жизнь должна приносить радость. И человеку в этой жизни нужно не много. Хорошая библиотека — чтобы прийти после работы и почитать любимую книгу. Путешествия — чтобы развивать свой эмоциональный интеллект. И немного денег на базовые потребности. А 25 шуб и квартиры в Майями — это излишества, уж поверьте мне. Не сделают они вас счастливыми.

Наталия ДМИТРИЕВА | Фото Валерия ПАНОВА