Альтернатива Нобелю
«Нам нужны свои, отечественные премии.
Они есть, но их надо поднимать на мировой уровень.
Есть у нас и свои учёные, ничуть не менее значительные,
чем Нобель, чьи имена могла бы получить такая премия.»
Для доктора физико-математических наук Павла ЛОГАЧЁВА последние два года отмечены важными вехами в карьере. В 2015 году он стал третьим по счёту после Герша Будкера и Александра Скринского директором Института ядерной физики СО РАН — крупнейшего академического института России. А несколько месяцев назад Павел Логачёв получил звание академика РАН. Сегодня он рассказывает «Ведомостям» о своём пути в науку и о дорогах, которыми идёт ИЯФ в познании тайн мельчайших частиц вещества.
Десятилетняя дорога
— Павел Владимирович, как вы пришли в ядерную физику?
— В каком-то смысле это было осуществлением моей детской мечты. У меня к тому же перед глазами был ещё пример двоюродного брата, он старше меня на 12 лет, который заканчивал МФТИ и работал в Москве с разными загадочными устройствами, включая ускорители. Вот и мне хотелось работать так же.
А когда я учился в восьмом классе, написал письмо в заочную физматшколу при НГУ. Меня туда зачислили, стали присылать задания, я успешно с ними справлялся и на новогодние каникулы 1979/1980 года меня пригласили в зимнюю школу. Так я из Прокопьевска, где жил с родителями, впервые попал в Академгородок. По результатам олимпиады меня пригласили в летнюю школу, я отучился там, занял первое место на всесибирской олимпиаде по физике. Последние школьные годы я уже учился в физматшколе НГУ. Там были замечательные учителя: например, семинары по физике вёл Николай Александрович Мезенцев, прекрасный учёный и человек. К слову, сегодня он возглавляет в нашем институте направление исследований, связанное с использованием синхротронного излучения.
Через два года у меня не было никаких сомнений в том, что поступать надо на физфак НГУ. После второго курса в учёбе получился небольшой перерыв — на два года нас всех взяли в армию. Точнее сказать, отслужил я всего два полярных дня и две полярных ночи — дело было на Крайнем Севере. Потом вернулся в университет, окончил его в 1989 году и с тех пор постоянно работаю в ИЯФе.
— Сложно было принимать в свои руки управление институтом после того, как должность директора оставил находившийся в ней 38 лет Александр Скринский?
— Конечно — всё же это самый большой академический институт страны, где в лабораториях мирового уровня трудится лучший научный коллектив. Работать с такими умными и талантливыми людьми непросто, но очень интересно. У них я постоянно учусь чему-то новому. В первую очередь — у Александра Николаевича. Наши кабинеты расположены напротив, мы каждый день советуемся по самым разным вопросам. Одним словом, сложившаяся команда продолжает работать.
В погоне за бозоном
— Какие результаты уходящего 2016 года в ИЯФе вы считаете наиболее значимыми?
— У ИЯФ всегда стабильно высокие результаты. Можно сказать, что и сейчас, и в любой последующий момент институт находится в лучшей точке за всю свою историю. Мы ведём очень важные большие проекты, которые обеспечивают людей работой и дают дополнительное финансирование, позволяя ИЯФу развиваться.
— Как сейчас работают коллайдеры института?
— Здесь главный результат — их выход на работу в новом высокопроизводительном режиме. К этому мы шли двадцать лет, с 1996 года, когда стали создавать систему обеспечения коллайдеров высокоинтенсивными позитронными и электронными пучками. В Советском Союзе таких технологий и близко не было!
Сегодня мы можем делать радиочастотные линейные ускорители 10-сантиметрового диапазона на самом высоком мировом уровне. На основе таких ускорителей создан источник позитронов и электронов для обоих наших коллайдеров — ВЭПП-4М и ВЭПП-2000. Вложения государства в этот проект — не более 40 процентов. Всё остальное мы заработали сами — более 40 миллионов долларов за двадцать лет. По сути, делаем все эти работы мы сами, зарабатывая деньги и вкладывая средства в фундаментальную науку.
— С зарубежными партнёрами сотрудничество продолжается?
— Оно идёт постоянно, невзирая ни на какие сложные политические условия. Сейчас мы ждём делегацию из Германии, чтобы подписать контракты на изготовление оборудования для ускорительного комплекса FAIR в Дармштадте. Участие России в этом проекте — принципиальное. Мы выступаем там как единая команда с Курчатовским институтом, Объединённым институтом ядерных исследований из Дубны, «Росатомом» и другими структурами. То есть так же, как и в других крупнейших мировых проектах в области ядерной физики. И мы делаем в рамках этих проектов то, чего другие не могут. Наши люди и интеллект — это наш самый главный вклад в них.
— На Большом адронном коллайдере сейчас тоже работают сотрудники ИЯФ?
— Да, и очень успешно! Например, систему мониторинга распределённой по всему миру компьютерной сети эксперимента ATLAS разработал и возглавляет наш сотрудник. Более того, пятнадцать сотрудников ИЯФ — соавторы публикации, которая считается открытием бозона Хиггса. Это неудивительно, если учесть, что работу в этом направлении они начали двадцать лет назад, когда БАК только начинали строить.
Ускорителей для БАК мы построили на общую сумму 170 миллионов швейцарских франков, детекторов — ещё на 30 миллионов. Ключевой элемент самого большого детектора ATLAS, благодаря которому во многом и состоялось открытие бозона, — жидкоаргоновый калориметр — был предложен, разработан и во многом изготовлен у нас, а сейчас наши физики проводят эксперименты с его использованием. Ведь больше ни в одной лаборатории мира нет опыта непрерывной работы с электронно-позитронными коллайдерами с 1968 года, как это было у нас.
Вот это и выделяет нашу научную школу из числа других.
Или вот у нас в кабинете стоит фрагмент вакуумной камеры. Это камера самого мощного производительного коллайдера в мире — SuperKEKB в японской Цукубе. Это фабрика по производству В-мезонов с рекордной производительностью. Для неё мы за полтора года изготовили полтора километра таких камер. Все материалы — российские, специально разработанные для этой задачи, над ними мы хорошо поработали с нашей алюминиевой промышленностью. И на предыдущем коллайдере, KEKB, тоже стояло наше оборудование, на котором, при участии опять же наших физиков, были получены интересные результаты.
— В таком случае возникает закономерный вопрос: почему никто из сотрудников ИЯФа до сих пор не отмечен Нобелевской премией?
— Она обычно даётся за самый первый результат. В России такие эксперименты ни в одной из отраслей впервые не делаются — ни в биологии, ни в медицине, ни в физике. И это закономерно, если, как я уже говорил, государство финансирует нас только на одну треть от потребностей. Для других развитых стран это нонсенс — государство там полностью обеспечивает науку и затраты на неё больше наших на порядок. Поэтому как первопроходцы они всегда будут нас обгонять, получая Нобелевские премии.
Не надо забывать и то, что эти премии всегда были политическим инструментом и в физике тоже. Они не достались многим нашим физикам, хотя все основания для получения были. Поэтому нам нужны свои, отечественные премии. Они есть, но их надо поднимать на мировой уровень, такой, чтобы их считали достойной для себя наградой и учёные из других стран. Есть у нас и свои учёные, ничуть не менее значительные, чем Нобель, чьи имена могла бы получить такая премия.
— В этом году вы получили звание действительного члена РАН. Какие обязательства это звание накладывает на учёного?
—Оно налагает прежде всего огромную моральную ответственность и означает, что человек должен делать для развития науки всё возможное и невозможное во всех проявлениях.
— Как вы считаете, отразится ли на имидже РАН новая волна связанных с ней скандалов?
— В истории Академии было много сложных периодов — и на её начальном этапе, и впоследствии. Жизнь РАН никогда не была простой, нынешний период — не исключение. Но в любом случае важны конструктивизм и консолидация. Если мы начнём создавать скандалы вокруг такого важного элемента функционирования нашего государства, то это на пользу нашей стране точно не пойдёт. И неважно, кто виноват в этом раздувании — его необходимо прекратить, доказывая преданность науке делами, а не словами.
Три кита для учёных
— Какие планы ставит перед собой коллектив ИЯФа на 2017 год?
— Самая главная для нас задача — запустить ещё один важный для отечественной науки инфраструктурный проект. Вместе с Курчатовским институтом мы работаем над программой создания самых современных источников синхротронного излучения для междисциплинарных исследований. Это прежде всего машина четвёртого поколения в Гатчине, на площадке Санкт-Петербургского института ядерной физики, это создание такого источника поколения 3+ у нас в ИЯФ и ещё одного источника в Дальневосточном федеральном университете Владивостока. С вводом в строй всех трёх машин программа заработает.
— И какую конкретную пользу она принесёт?
— Для экономики — это высокотехнологичные рабочие места за относительно небольшую стоимость. Пара десятков миллиардов рублей — деньги, несопоставимые ни с каким мостом, стадионом или другим инфрастуктурным проектом государства. А для науки они будут означать принципиальное улучшение возможностей работы. За последние 15 лет 70 процентов тех же Нобелевских премий в сфере биологии, молекулярной биологии и биохимии были присуждены за работы, сделанные на синхротронном излучении. На сегодня это главный инструмент создания природоподобных технологий для проникновения в процессы, происходящие в клетках организма, и управления ими. А это гигантские возможности и для развития медицинских технологий. В материаловедении такие машины тоже необходимы: можно запустить авиадвигатель на предельный режим работы на стенде, просвечивать его импульсами рентгена и смотреть, как структура его лопатки меняется под максимальной динамической нагрузкой. По-другому проследить за этим невозможно. Поэтому три машины синхротронного излучения обеспечат работы минимум 10 тысячам исследователей — биологов, химиков и представителей смежных наук.
Не предавайте мечту!
— Ваши дети идут по вашим стопам?
— У меня их трое. Младшая дочь учится в четвёртом классе, а двое уже обзавелись своими семьями. Я старался доказать им своим примером, что добиваться всего в жизни надо самому — только тогда будешь ценить и уважать себя, а самоуважение — это прямая дорога к успеху. И старшие дети всё сделали правильно. Сын работает в Центре финансовых технологий, дочь стала хирургом-онкологом — оба ценные и уважаемые специалисты.
— Есть ли у вас хобби помимо работы и жизненный девиз?
— К счастью, моё хобби совпадает с моей работой. В отпуск мы обычно стараемся с семьёй куда-нибудь уехать — зимой на море, чтобы поддерживать иммунитет, летом ещё куда-нибудь. А девиз такой: никогда не предавать свою детскую мечту. Тогда и она не предаст вас.
Виталий СОЛОВОВ
Фото Валерия ПАНОВА
