Обнажённый нерв
Один из самых востребованных актёров театра «Глобус», обладатель премии «Золотая маска», заслуженный артист России Лаврентий Сорокин о театральных экспериментах, репетициях «Ревизора» и втором дне рождения.
Задушить Дездемону
— Лаврентий, в «Крейцеровой сонате» все два часа на сцене в роли Позднышева — тяжёлое, почти бредовое состояние. Как вы выдерживаете?
— Раньше было трудно, а сейчас уже кожа наросла… Это действительно самый сложный спектакль в моём репертуаре. Не просто всё это внутренне и внешне.
— В какой-то момент я как зритель забыла, что я в театре, как у Станиславского: «Верю»... А вы забываете, что находитесь на сцене?
— Довольно часто, в той же «Крейцеровой сонате», ещё в «Лесе» Островского. Когда получаешь удовольствие от самого акта, отключаешься. Но это, говорят, плохо. Можно сойти с ума или задушить Дездемону.
Неопределённый Карл
— Когда вы почувствовали себя артистом, в каком возрасте?
— Никогда не стремился к этому. В детстве кем только ни хотел стать — археологом, военным, писателем. Помню, в третьем классе писали с товарищем романы о муравьях. В пионерлагере ставили «Молодую гвардию», а мне дали роль фашиста с автоматом, я переживал по этому поводу… Что это моё, почувствовал поздно, в зрелые годы, уже став актёром.
— И всё-таки вышли на этот путь. Кто «виноват»?
— Природа, мои предки, весёлые бабушки и дедушки, родители — люди творческие: отец у меня был поэт, мама — корректор. Их нет уже… Наверное, нужен был выход куда-то. Рисовать я не умел, танцевать и петь тоже. Видимо, профессия актёра помогла раскрыться.
— Когда в спектакле «Пьяные» вы настойчиво повторяете: «Мама жива… Мама жива», это немного и о вашей маме?
— Нет, конечно. Я в этот момент о своей мамочке стараюсь не думать. Это такое включение на грани фола, и на фотографии в рамочке такая, знаете, неопределённая мама, и сам я неопределённый Карл.
— Расскажите, где вы росли, в каком окружении?
— Я новосибирец, родился в 3-м роддоме, а жили мы в военном городке. Отец был журналистом в «Советском воине», мама работала корректором в газете «Патриот Родины». Так в редакции я и вырос. Потом уже переехали на Богаткова, и я бегал в кружки Дома пионеров, ходил за хомячками ухаживать. А ещё много читал, книги — моя большая страсть и по сей день. Я в этом смысле запойный читатель.
Трое в лодке
— К текстам, когда читаете, наверное, присматриваетесь с точки зрения, как это можно поставить?
— Теперь уже да, особенно в последний год. Два раза ставил прозу. У меня много всего в голове, другой вопрос, насмотрел, пришёл: дайте ставить. Есть ещё проблема репертуара. Сейчас вот будет возможность поставить со студентами, я преподаю в театральном институте, с Сергеем Николаевичем Афанасьевым выпускали курс.
— Как пришла идея поставить «Трое в лодке, не считая собаки»?
— Случайно. Летели в самолёте, я читал Джерома вслух, хохотали вдвоём с Алексеем Михайловичем [Крикливым]. Юмор замечательный, что называется, у всех на устах, а постановок не было нигде и никогда. Я в этой постановке вытащил своё, и автора, наверное, обидел. В моей версии это русская обломовщина на английский лад, со стёбом и в исполнении русских артистов. Получилась весёлая история, немного грустная в конце. Придумал роль Автора, который играет несколько ролей, Собаку наделил интеллектом и словами, а женщин в спектакле нет, разве что две фанерные королевы-матери. Это спектакль про мужчин, ленивых, говорящих, что «с понедельника начнём», и никуда не уезжающих. И здесь всё — и смех, и слёзы, и радость, и печаль.
— Вы репетируете сейчас «Ревизора», которого ставит московский режиссёр Роман Самгин, Ваш Городничий будет классическим или оригинальным?
— Скажем так, не совсем классическим. И действие у нас происходит в странном городе N, где всё остановилось, впрочем, это пока секрет.
— Вы и сам сейчас студент, заканчиваете учёбу на режиссёрском факультете, зачем вам это нужно?
— Многое открываю для себя заново. Все те интересные предметы, которые в студенчестве промахивал: зарубежный театр, история литературы. Философию и культурологию, к примеру, у нас ведёт замечательный Василий Кузин, наш экс-министр культуры. Скоро диплом, «Трое в лодке» и есть мой дипломный спектакль.
Собака бывает кусачей
— В «Глобус» вы пришли из «Красного факела», не осталось сожаления?
— Первый раз я в «Факеле» играл ещё студентом. Тогда такой академический театр для нас был недоступен, и после окончания училища мы почти всем курсом уехали в Оренбург, а потом вернулись сюда, работы не было, и я уехал в Норильск. Оттуда годы спустя меня пригласили в «Красный факел»… Так сложилось, что через время я ушёл в «Глобус», спасибо Алексею Михайловичу Крикливому! А в «Факеле» остались друзья, мой первый в Новосибирске режиссёр — Тимофей Кулябин. Вспоминаю обо всём прошедшем с радость и печалью, но думаю, всё, что ни делается, к лучшему.
— У вас амплуа комедийного актёра, хотя немало ролей трагедийных. А сами себя в каком амплуа ощущаете комфортнее? Или всё условно?
— Когда-то давно Владимир Гурфинкель написал в моей характеристике: редкий в театре актёр-невротик. Вот это, наверное, и есть моё амплуа, а там комедийное ли, трагедийное… Неврастеник, в общем.
— Вы и в жизни такой?
— И в жизни. Стараюсь обходить острые углы, но, тем не менее, срываюсь часто.
— То есть если где-то разыгрывается яркая сцена, то это не без вашей подачи?
— Не всегда, но я поддержу, могу и сам зажечь.
— Говорят, вы в театре первый хохмач? И шоу ХАМов в «Бродячей собаке» не без этого проходят.
— Десять лет назад мы начинали в «Собаке», пора бы мне отойти от роли ведущего, я уже староват. Но ребята пока не отпускают, не знаю, может, делают вид. Но там мы можем делать то, что в театре особо не приветствуется. Балуемся на потребу зрителя, ну и деньги зарабатываем.
— Сыну своему, если вдруг он захочет выбрать театр профессией, посоветуете?
— Нет, конечно, но мы с Машей (Мария Соболева — супруга, актриса театра «Глобус». — Прим. авт.) решили, что настаивать не будем, пусть определяется сам, хотя я считаю, что эта профессия отказа. Она требует жертв и, наверное, самую главную из них, нашу ценность — семью. Могу это говорить уверенно, потому что прошёл через это. Хотя в Гоше чувствуется, что актёр растёт. Сын слышит наши разговоры, слушает Машины песни из мюзиклов, вечерами в театре делает уроки, есть в этом обречённость какая-то. Но мы бы хотели, чтобы у него что-то поинтереснее в жизни состоялось. Благо, что выбор велик.
«Да, дома то же самое!»
— Сейчас в театре много экспериментального, а чего, на ваш взгляд, не должно быть на сцене? Или в театре всё возможно, если оправданно?
— В театре нужно радовать, восхищать, удивлять… Вот у нас есть хороший спектакль «Август: графство Осейдж», получивший «Золотую маску» за малую форму. Там всё очень страшно — история семьи, муравейник. Так вот, начинается спектакль, идёт какое-то время, вдруг две пожилые женщины поднимаются и протискиваются к выходу. У них спрашивают: что такое: «Да, дома-то же самое!» Кому-то вот это «дома то же самое» нужно, а кому-то — нет.
День рождения № 2
— Есть ещё один сложный вопрос…
— Да не сложный он, если вы про болезнь хотите спросить. У меня тоже всё время такое отчаяние, что я не могу всем людям, которые мне помогли, сказать: «Спасибо!». Они в и Новосибирске, и в других городах и странах. Не представляю, чем я могу в полной мере отблагодарить этих людей, спасших меня. 11 февраля был мой день рождения № 2.
— И теперь это тема закрыта? Что говорят врачи?
— Господь даёт шанс думать, что тема закрыта, а там не знаю.
— Мне рассказывали, как вас ждали в театре: не было вводов, два месяца отменяли спектакли с вашим участием, а потом приехал Лаврентий Анатольевич и сразу вышел на сцену...
— Не сразу, конечно, это было сложно. Я вышел сначала в «Игроках» в маленькой рольке, а потом уже приступил по полной. Я и не думал, что поеду на «Золотую маску», казалось, нет ещё нужных сил. Но, как говорится, через тернии к звёздам… Как-то всё получилось, и силы пришли, и дальше всё пошло-пошло.
— Поездка была триумфальной, вам дали «Золотую маску» в номинации «Специальная премия жюри за главную мужскую роль» в «Крейцеровой сонате».
— Я не знаю, просто, наверное, сам себе хотел доказать, что могу что-то. Я даже понимаю, что эксперты, которые дали мне премию, возможно, тоже учли, что человек после тяжёлой болезни.
— Да неправда, не отметить эту вашу роль просто нельзя!
— Во всяком случае, мне было приятно, трижды номинироваться, и всё мимо, а тут так всё совпало. Я первое фото с «Маской» послал хирургу, который меня оперировал, замечательный профессор клиники Шарите, в Берлине.
— На пороге такой опасности особенно чётко понимаешь, что в жизни важно…
— До этого я жил, не думая о том, сколько прожито, теперь невольно вдруг начинаешь считать, сколько осталось. Жаль лет, потраченных не то что напрасно, но не на хорошее дело. В общем, командировка не так мала, я про жизнь говорю, но она быстро заканчивается. А жить, правда, здорово!
Марина ШАБАНОВА
Фото Валерия ПАНОВА
