Чалдонские корни
Один из авторов нового учебника, по которому совсем скоро школьники Новосибирской области будут изучать историю нашего региона — доктор исторических наук, профессор Владимир ЗВЕРЕВ. В научных кругах он известен как один из главных специалистов по исторической демографии Сибири.
Главное — начать
— Владимир Александрович, чем новый учебник по истории НСО отличается от своих предшественников?
— Предшественников-то почти и не было. Разве что в 70–80-х годах прошлого века издавалась «История Новосибирской области с древнейших времён» в двух частях — брошюры, написанные хорошим специалистом Ниной Миненко и историком партии Борисом Борисовым. С тех пор этот материал устарел, а концепция использования краеведческого материала в образовательных и воспитательных целях изменилась. Позднее выходили маленьким тиражом научно-популярные книги по краеведению, но их не предполагалось систематически использовать в школах. На стыке веков существовала целая линейка пособий по истории Сибири, по ней занимались многие школы, но централизованных закупок этих пособий не существовало, да и областной компонент в них был представлен слабо. Это был прежде всего коммерческий проект, который активно раскручивало одно издательство.
Наше пособие отличается богатым методическим аппаратом. Примерно треть всего объёма учебника не авторский текст: много места занимают иллюстрации, карты, диаграммы, фрагменты исторических источников. Даётся большое количество вопросов, заданий, тем для учебных проектов. Наравне с простыми вопросами по тексту учебника есть и такие, которые предполагают проектную и исследовательскую деятельность школьника — всё по федеральному образовательному стандарту.
«История НСО» только часть линейки учебных пособий по истории. У нас уже издана «История Сибири» — предполагается, что она будет использоваться в 10-11 классах, а «История Новосибирской области» станет изучаться в среднем звене.
— Сколько времени заняла работа над учебником?
— Рабочую группу утвердили в октябре 2016 года, а с октября по май — весь прошлый учебный год — шла плотная работа. Самое сложное здесь даже не написание, а последующая перепроверка написанного, уточнение фамилий, инициалов, дат. Получили положительные отзывы от серьёзных рецензентов — от руководства Всероссийской ассоциации учителей истории и обществознания, от академика Александра Чубарьяна, который курирует всю работу в стране по созданию школьных учебников истории. Теперь с некоторой долей неуверенности ждём реакцию общественности — одобрит она наш труд или раскритикует. После выхода книги в свет обязательно организуем её апробацию в школах, как делали это с «Историей Сибири» два года назад. Потом встретимся с учителями, обменяемся с ними мнениями и пожеланиями.
Самыми ответственными для нас были темы по ХХ веку: события 1917 года, Великая Отечественная война, распад СССР и связанные с ним проблемы современности — то есть те сюжеты, которые вызывают больше всего яростных дискуссий. Нам не хотелось давать новых поводов для исторических спекуляций — учебник должен способствовать консолидации общества, а не подливать масло в огонь.
— Как «распределялись полномочия» среди авторов?
— Сначала научный редактор нашего пособия академик РАН Вячеслав Иванович Молодин предложил создавать его минимальным составом: раздел древней истории должен был написать доктор исторических наук Александр Соловьёв из Института археологии и этнографии СО РАН, а я — весь период от появления на здешней территории русских до наших дней. По здравому размышлению решили, что для раздела по ХХ веку надо пригласить специалистов по новейшей истории, а ещё будут нужны профессиональные методисты. Методическую группу возглавила Ольга Хлытина, которая руководит в НГПУ одной из лучших российских научных школ по теории и методике обучения истории. Только такой тандем историков и методистов и может, на мой взгляд, обеспечить создание хорошего современного учебного пособия по новым стандартам.
В итоге мои хронологические рамки ограничились концом XVII века и 1917 годом, а следующие разделы в основном были написаны коллегами по Институту истории СО РАН Владимиром Исуповым и Сергеем Андреенковым. Я выступил соавтором по разделам, относящимся к 1917–1945 годам, в основном дополнял авторский текст. Плюс соавторами всех разделов стали наши методисты Елена Соловьёва, Фаина Кузнецова, Капитолина Зверева, Ольга Хлытина. Руководитель коллектива академик Вячеслав Молодин написал введение и заключение.
— Будут ли у учебника мультимедийные приложения и электронная версия?
— Пока нет. Правительство профинансировало только книгу в количестве 25–27 тысяч экземпляров — для всех школ и библиотек плюс подарочный запас. Если проект будет продолжаться — а надежды на это есть, — то всё это тоже появится, как и предполагает нынешний стандарт.
Сибирский перекрёсток
— Владимир Александрович, как складывалась область ваших научных интересов — историческая демография?
— Так получилось, что в 1978 году я стал первым аспирантом только что созданной аспирантуры на кафедре истории СССР в НГПУ, которой руководила Екатерина Ивановна Соловьёва. Она рекомендовала для диссертации тему «Русская крестьянская семья в Сибири второй половины XIX — начала ХХ века». Так я и стал специализироваться на истории Сибири конца имперского периода, или, как тогда говорили, периода капитализма. Докторская, которую я писал под руководством директора Института истории Леонида Горюшкина, была посвящена более широкой теме — воспроизводству сельского населения Сибири в тот же период. Историческая демография здесь сопрягается с социальной историей и педагогикой: ребёнка мало родить, его надо воспитать, дать ему образование, социализировать. Для изучения таких тем очень помогает именно историко-педагогическое образование. А если смотреть на историю шире — ведь что она такое, как не изучение человеческого общества в его развитии, — как можно понять жизнь и поступки людей, если не знать, как люди воспитывались?
Сибирь — регион огромный и своеобразный и по природе, и по национальному составу населения, и по его культуре. Тем интереснее узнавать, как складывалась жизнь на территории нашей области — в Верхнем Приобье и Барабинской низменности, что было в ней общего с жизнью сибиряков в других регионах, а что — специфичного. Краеведом я себя никогда не считал, но невозможно быть специалистом по социальной истории Сибири, по исторической демографии и этнографии, по теории и методике обучения истории (всё это — мои разные ипостаси), не касаясь местной проблематики. Поэтому и работой краеведов из музеев, архивов и библиотек я тоже интересуюсь, многое из их работ вошло и в наш учебник.
— Откуда на земли нашей области ехали переселенцы в девятнадцатом веке, до столыпинских реформ?
— К моменту появления русских здесь жили барабинские и чатские татары, в Васюганской зоне — ханты, а на правом берегу Оби — телеуты. Первые русские поселенцы были служилыми людьми из Томска, Кузнецка и Тары — основных укреплённых пунктов на южносибирских границах в XVII веке. По мере того, как территорию области ставили под контроль русских, сюда заселялись выходцы из Европейской России и северных районов Сибири, уже освоенных раньше русскими. Считается, что наиболее старый пласт русского населения Сибири — это государственные крестьяне из Вятской, Вологодской, Архангельской, в меньшей степени из других губерний.
Они не были в крепостной зависимости — перекладывали своё «тягло» на других членов общины и уходили на новые места. Вот так до середины XIX века и складывалось старожильческое население Сибири — так называемые чалдоны. Были переселенцы из Белоруссии, из Центральной России, с украинского юга. Это были и беглые крестьяне, и люди, спасавшиеся от религиозных преследований. А со второй половины XIX века стали добавляться вольные переселенцы — старосёлы и, после столыпинской реформы, новосёлы. Самая сильная волна переселений началась с 1880-х годов, а за годы столыпинской реформы население края увеличилось вдвое. Тут уже большинство были выходцами из южных и центральных регионов: воронежцы, «тамбаши», «курские», орловцы, «хохлы» — так у нас называли тогда не только украинцев, но и южных русских. До сих пор в области есть сёла, где старики — потомки украинских и белорусских переселенцев — помнят песни на родном языке, да и в речи сохранились особенности. Частично затронула Новосибирскую область и волна переселений немцев из Поволжья и Новороссии.
— Кого в таком случае можно считать настоящим сибиряком-чалдоном, а кого нет?
— Однозначного ответа не существует. Одни считают, что чалдоны — это те, чьи предки приехали сюда до отмены крепостного права, другие — что чалдонами стали все, кто не помнит, когда и откуда их предки переселились в Сибирь. Но здесь все уже давным-давно перемешались: нет ни чисто чалдонских, ни чисто переселенческих сёл.
— А когда и откуда в Сибирь приехали ваши предки?
— У моей семьи самая типичная для наших мест история. Отцовские предки — настоящие чалдоны, сначала они жили в районе Томска и пришли в Верхнее Приобье по мере его освоения. Представители нашей фамилии живут в районах Бердска, Ордынского и дальше на Алтае. Бабушка по отцу переселилась с родными из Рязанской губернии в конце позапрошлого века — она хорошо помнила, где они жили вначале, как переселялись. Бабушка по маминой линии — белоруска. В годы Первой мировой они подростками вместе с матерью и сестрой стали беженцами, направились в Сибирь к родственникам, которые приехали сюда раньше добровольно. Здесь бабушка, когда выросла, вышла замуж за «хохла» — переселенца из Курской губернии. Вот так здесь сошлись несколько семей с разными историями, а в основе оказался чалдонский корень.
Когда полностью выйду на пенсию — постараюсь узнать о своих корнях побольше. Изучу метрические книги, материалы ревизской переписи 1823 года, которые хранятся в Барнауле. Дальше изучать крестьянские генеалогии сложнее — мало кто докапывается до начала XVIII века.
Новых нарожают?
— Если посмотреть с точки зрения демографии, то как на нашем регионе отразились потрясения первой половины ХХ века?
— Начинался век у нас очень хорошо — демографическим взрывом, которого не было в европейской части страны. На каждую тысячу человек населения здесь каждый год естественным путем (рождаемость сильно превышала смертность) прибавлялось 20 и больше. В годы Первой мировой войны начался первый демографический кризис, продлившийся до начала двадцатых: резко сократилась рождаемость и брачность, выросла смертность, в итоге упал естественный прирост. В годы нэпа ситуация стала выправляться, возобновился демографический взрыв. В 1932—1934 годах пришла новая катастрофа — голод. Снова резкий рост смертности. В конце тридцатых ситуация начинает выравниваться — и приходит война. Эта катастрофа 1941—1948 годов (включая послевоенный голод) уже стала фатальной: от неё мы так до конца и не оправились, каждые 25 лет падая в демографическую яму. При этом на очередную волну этого кризиса, докатившуюся до девяностых, наложились экономические и политические проблемы после распада СССР.
— Может, дело выправит очередной демографический взрыв, только как его стимулировать?
— А никак. Во всех цивилизованных странах он закончился в середине прошлого века. За этот век у нас полностью сменился тип воспроизводства населения. Всеобщая брачность, высокая рождаемость (а её спутники — высокая смертность и низкая продолжительность жизни), большие и сложные по структуре семьи — словом, то, что иными сегодня воспринимается как часть «традиционных ценностей», уже в прошедшем времени. У нас чуть позже, чем в Европе, но тоже произошёл переход к низким показателям рождаемости и смертности, высокой продолжительности жизни со стареющим населением и нулевым приростом. Это доказывает, что Россия — нормальная европейская страна, которая развивается по тем же самым законам. И не стоит больше надеяться — мол, «бабы новых детей нарожают». Всё, «рожалка» кончилась полвека назад…
— Может ли наука спрогнозировать численность населения НСО хотя бы лет через пятьдесят?
— Прогнозы можно выстроить разные. Но они будут ненадёжны. Великий Менделеев в конце XIX века предсказал, что население России через сто лет составит 600 миллионов. Где они? Он просто экстраполировал демографические показатели своего времени на век вперёд, но наука того времени ещё ничего не знала о закономерностях демографических переходов. Даже если бы не было всех потерь двадцатых-сороковых, в России жило бы около 270 миллионов человек. Если уж мы собираемся заглядывать в будущее на 50 лет, то должны понимать, какие изменения будут обязательными, а какие — вероятностными. А для нашей страны сейчас все прогнозы не очень оптимистичные. Дай бог, чтобы не было войн и крупных катастроф, — и без них численность населения стабилизируется на нынешнем уровне. Естественный прирост если и будет, то небольшой. При этом население сильно постареет. Работающих людей будет всё меньше в процентном отношении к другим возрастным категориям. То есть вырисовывается такая же картина, как в европейских странах типа Греции или Португалии. Пенсия у пожилых людей сохранится только за счёт прогресса — промышленного, инженерно-технического, интеллектуального. Плюс в Европе демографические проблемы частично решаются за счёт притока мигрантов, но у нас в этом плане перспективы небогатые. К мигрантам в России относятся нетолерантно, да и для них самих страна непривлекательна — к нам едут в основном малообразованные и не очень профессионально подготовленные кадры. Если мы обеспечим привлекательность России для квалифицированных кадров и толерантность населения — то у этого пути решения демографической проблемы тоже появится перспектива.
Виталий СОЛОВОВ | Фото Андрея БАУЛИНА
