Новосибирск и Новосибирская область: свежие новости, объективный анализ, актуальные комментарии

Режиссёр-документалист, заслуженный деятель искусств России Владимир Эйснер о «пушкинском» детстве, правде жизни и героях с воровским опытом.

— Владимир Эвальдович, в одном из интервью вы сказали, что Шукшин ваш земляк. Вы из Сростков?

— Не совсем так. Я родился в Перми, а детство моё прошло в Алтайском крае — село Тюменцево Тюменцевского района, в шестидесяти километрах от Камня-на-Оби. Мои родители — русские немцы — были в Перми в трудармии. Когда мне исполнился год, уехали в алтайское село к родственникам, я заболел, так и остались, мать до сих пор там живёт.

— Значит, вы в деревне росли, на алтайских просторах.

— Наша природа очень напоминает пушкинские места — Михайловское или Тригорское, где я бывал. И озеро, и речка, и поля, и леса — сосновые боры, берёзовые колки. Только у нас масштабы больше, пространства шире.
— Вот интересно: заканчивает мальчик школу в селе и идет поступать в театральное училище. У вас были к этому таланты?

— Я и театра не видел, живя в деревне, но очень много смотрел кино. Телевидения тогда не было, к слову, чёрно-белый «Изумруд» в нашей семье появился только в 1972 году. Зато почти каждый день я ходил в кино, и не только я, все так, очереди стояли. Помню, на «Свадьбу в Малиновке» очередь тянулась через всю площадь. Больше я такого никогда не видел. Так что когда я задумался, чем буду заниматься в жизни, решил, что больше всего мне хочется снимать кино.

— Поэтому в актёры подались?

— Я понимал, чтобы работать с артистами, уметь правильно поставить задачу, я сам должен разбираться в природе актёрского труда. Ещё год после школы я работал в районной газете «Вперёд», так что и газетную работу хорошо знаю. А потом поехал в Новосибирск, поступать в театральное училище. Проучился год, пошёл в армию, вернулся и закончил училище. По распределению меня направили в Омский ТЮЗ, но я всего месяца два отработал. Ещё раньше подал заявление во ВГИК на режиссёрский факультет, прошёл предварительный творческий конкурс — письменную работу, и мне прислали вызов на экзамены.

— Опыт театрального училища пригодился?

— Культурный багаж в деревне у меня был невысокий. Конечно, я много читал, занимался самообразованием, но по сравнению с городскими ребятами провалы у меня были большие. А вот училище многое дало в культурном отношении: мы изучали изобразительное искусство, русскую и зарубежную литературу, историю театра. Я благодарен судьбе и не сожалею о том, что в моей жизни это случилось, правда, четыре года ушло.

— Профессия режиссёра подразумевает некий жизненный опыт.

— Совершенно верно, на режиссёрский факультет тогда брали людей, уже отслуживших в армии, имевших опыт работы. Поступал я мастерскую к Александру Алову и Владимиру Наумову, у них был целевой набор — направленцы из разных республик Советского Союза — Азербайджана, Киргизии, Казахстана, среди них я и ещё один парень со Свердловской студии. Сдали мы первый экзамен, мне говорят: иди на документальное кино, обучение то же. Набиралась мастерская документального и игрового кино, мы пять лет учились вместе. Я до сих пор не разделяю кино на игровое и документальное. Задачи могут быть разными, как и подход к их решению, но сам принцип кино остаётся общим.

— Но ведь именно документальное кино стало для вас делом жизни?

— В документальном кино есть свои сложности. Вся разница в том, что в игровом ты даёшь артисту текст, как-то направляешь его, в документальном же работаешь с человеком, который не имеет актёрского образования, текст ему давать нельзя. Но и не актёр на съёмках играет, хотя и самого себя. Так или иначе его приходится направлять. Результатом и игрового, и документального кино должно быть эмоциональное воздействие на зрителя. И вот здесь у документального кино возможностей больше.

— А в вашем детстве была какая-то документальная картина, которая произвела сильное впечатление, оставила след?

— Перед каждым сеансом показывали новости или киножурнал «Сибирь на экране». Всего десять минут, три-четыре сюжета, но они порой были интереснее, чем художественный фильм, потому что рассказывали о реальных событиях и людях. И смешные бывали сюжеты. Что запомнилось? Может быть, «Обыкновенный фашизм» Рома, который потряс тогда своей жестокой правдой. Или западногерманский фильм «Воспоминания о будущем», про инопланетян, рисунки на полях, гигантские изображения животных и птиц в пустыне Наска. Фильм этот показывали в 1970-х годах, было много публикаций в прессе с обсуждением и разоблачениями по всей стране.
— В своё время и ваш фильм «Жили-были семь Симеонов» стал поводом для широкого обсуждения, картина получила несколько премий на международных фестивалях, в том числе Гран-при в Париже и «Золотого голубя» в Лейпциге.
— Да, и много других призов — на фестивалях в Испании, Японии, Франции. Сейчас уже не припомню сколько точно.

— Если говорить об истории братьев Овечкиных, создавших джазовый самодеятельный ансамбль «Семь Симеонов», а после угнавших самолёт, были ли они заложниками системы? Будь у них возможность чаще выезжать, не случилось и трагедии?

— Ерунда всё это, никакими заложниками системы они не были. У людей просто «поехала крыша» после того, как они начали выезжать. Тут больше сказались личные психологические качества семьи, начиная от матери, не скажу, что она их подбивала, но ведь не остановила. Мысль покинуть страну, я думаю, зародилась у старших ребят. Они же не глупые были, понимали, что уехать на Запад нужно с треском, с шумом, иначе чем они там особым интересны? Только тем, что самому младшему из братьев Серёже было всего пять лет и он играл на банджо. Были ли у них особые таланты? Как мне говорил педагог, который их обучал, очень музыкальными и талантливыми были Миша и Игорь. Старшие — Василий, Дима и Олег — уже учились в Гнесинке. И вдруг бросили всё, уехали в Иркутск, а через пару месяцев Овечкины угнали самолёт. Если бы не поторопились тогда, через год сделали бы это спокойно, шёл 1988 год.

— И вы невольно оказались свидетелем их триумфа и трагедии?

— Мы начали снимать фильм, когда Овечкины ещё не были известны. Знакомство наше, как это часто бывает, произошло совершенно случайно. После окончания ВГИКа я поехал работать в Иркутск, на Восточно-Сибирскую студию кинохроники. В 1985 году в городе проходил конкурс самодеятельности, они выступили, все умилились: такой маленький Серёжа, а старшие такие большие, все хорошо играют и очень эмоционально себя ведут. На студии решили сделать про них короткометражную картину. Снимать её должен был известный сегодня режиссёр Герц Франк, но он в это время снимал какую-то картину в Риге, и меня поставили вместо него, это была моя вторая работа. Овечкины жили на окраине Иркутска, в частном доме на улице Детской, 11 детей и мать. Мы снимали их жизнь, как после прополки картошки и ухода за скотом братья шли не на улицу, а домой, брались за инструменты и репетировали, хотя никто их не заставлял это делать.

— Выстраивая картину, режиссёр определённым образом ведёт героев, программирует ситуацию. Или это не так?

— После первого фильма, который я о них сделал, «Семь Симеонов» стали много ездить по стране, давали концерты в Москве, Риге. Выезжали в Японию, эта поездка их очень потрясла. Я думаю, что в какой-то степени наш фильм сослужил им не очень хорошую службу, в том смысле, что они поднялись, их популярность выросла, а опускаться пришлось резко и жёстко. С того самого городского конкурса самодеятельности до того, как они угнали самолёт, пролегла огромная пропасть.

— И всего-то три года?

— Мы когда только сняли, пригласили Овечкиных на студию посмотреть фильм. Он им не понравился. Нинель Сергеевна высказывала: что же вы нас такими показали — в огороде копаемся, со скотом управляемся, курицы, свиньи, корова — это всё нас унижает.

— В одном из интервью вы цитировали Шукшина: «Нравственность — и есть правда». Приходилось мучиться сомнениями?

— Ответственность за то, что делаю, я всегда ощущаю. Нравственное начало в документальном кино должно быть гораздо сильнее, чем в игровом. Потому что там артист и можно сказать, что это вымысел, а здесь — живой человек. Снимая фильм, создавая ситуацию, когда человек раскрывается, ты можешь его подставить, не лучшим образом повлиять на его судьбу.

— Как вы выбираете героев, ведь по ним спустя годы будут судить о нашем времени?

— Так оно и есть. В 1990-е я снял три фильма — «Полный вперёд», «Молитва» и «Тихая обитель». Делал их в разное время, но изначально так задумал, чтобы показывать вместе. Сейчас хочу сделать из них один фильм под названием «Хроники смутного времени». Посмотрел эти фильмы, на то, что было снято двадцать лет назад, у меня самого мурашки по коже побежали. Кстати говоря, в 90-х годах мало что снималось, хроники почти нет, а здесь образно передано состояние того времени. Первый фильм, «Полный вперёд», мы полностью сняли в ресторане, главный герой — швейцар. Второй фильм, «Молитва», без слов и закадрового текста, только на пластике и музыке. Речь не о попах и вере, а о состоянии страны, как это всё кишело, варилось, межнациональные конфликты, какие-то разборки.

— Оставалась только молитва, потому что иначе что-то поправить уже нельзя было…

— Да, и третий фильм, «Тихая обитель», — портрет человека, который работал сторожем на стройке. Эти сюжеты не связаны между собой, но вместе они представляют срез времени и производят сильное впечатление.

— Героем вашего фильма «Последний срок» стал бывший вор, воевавший и отличившийся на фронте, это ведь нехарактерный герой?

— Нам рассказали, что в Доме ветеранов в райцентре живёт почти Герой Советского Союза. У него действительно было два Ордена Славы, он был представлен к третьему, но награда где-то затерялась, а три таких ордена приравнивались к званию Героя Советского Союза. Мы также знали, что он вор и большую часть жизни провёл в тюрьме. Приехали, поговорили с ним, он согласился сниматься. В ходе съёмок открылся его взгляд на социальные процессы, на то, что творилось вокруг. Было интересно, как вор оценивает «воровскую систему, которая сложилась в стране».

— Есть ещё одна картина в вашей фильмографии, которая не оставит равнодушных, — «Дети войны». Где вы её снимали?

— Это было в Усть-Удинском районе Иркутской области, откуда родом Валентин Григорьевич Распутин. Написали заявку, нам её утвердили в минкульте и мы поехали снимать. Люди этого поколения сейчас уже в преклонном возрасте, им непросто передвигаться, за редким исключением, поэтому это были в основном статичные рассказы, воспоминания и хроника. Я старался передать дух того времени, когда они были детьми. Как ни странно, несмотря на все испытания, они очень тепло вспоминают это время, должно быть, потому что это их детство.

— Вот говорите, что в 90-х мало снималось документального кино, а вы не только не переставали снимать, но ещё и создали свою киностудию, одну из первых независимых киностудий в бывшем СССР — «Азия-фильм». Как рискнули уйти в самостоятельное плавание?

— В начале 90-х ещё оставался шлейф СССР — была господдержка кинематографии, были живы региональные киностудии, но всё уже медленно катилось под откос. В 1994 году я переехал в Новосибирск из Иркутска, мы организовали здесь свою студию и стали работать. Положение облегчало то, что у нас уже были прямые договора с Госкино, они финансировали наши фильмы. Времена действительно были непростые: работы мало, денег нет, везде всё валится. Но мы выстояли, не пошли торговать, занимались только кино.

— А сейчас на что снимается документальное кино? Участвуете в грантах?

— Мы только этим и живём. Студий государственных нет. Пишем заявки, получаем субсидии от минкульта, как и все киношники.

— Чтобы иметь возможность делать документальное кино, снимаете коммерческое?

— В советское время я никогда не снимал заказные картины, хотя они оплачивались в полтора раза выше. Этим занимались другие режиссёры, целая группа, снимавшая технико-пропагандистские фильмы, которые заказывали министерства. Сейчас и мы этим стали заниматься. По большому счёту творчества там особого нет. Хотя, к примеру, мы делали цикл фильмов «Наука на все времена» по заказу Сибирского отделения Российской Академии наук. Среди них фильмы о таких выдающихся личностях, как академики Трофимук, Коптюг, Замараев. И я не скажу, что они получились слишком уж «дубовыми», всё было сделано профессионально и точно. Мы объехали все филиалы, снимали во многих институтах СО РАН от Якутии до Тюмени. Передовые технологии, зарождение Академгородка, достижения. И сейчас это пользуется спросом, фильмы показывают на конференциях и симпозиумах.

— Видела на просторах Интернета ваш фильм об Андрее Алексеевиче Трофимуке, он действительно показан неординарной личностью, не без человеческих страстей — рыбалка, охота. А в другой заказной картине, «Тринадцатая», о строительстве метро, неизбежный пафос приёмки с официальными лицами сглаживается песнями метростроителей. Они и вправду сами сочиняли и пели для вас?

— О нашем метро не только я снимал, но и такие известные новосибирские документалисты, как Валерий Новиков, Александр Косенков. Я снял о последней, тринадцатой, станции. Нас к этому делу привлёк Владимир Николаевич Шумилов, вице-мэр, и правильно, потому что останется хроника, и годы спустя можно увидеть, как это было. А метростроители действительно сами сочиняли и пели.

— Только что закончился Год кино, чем он вам запомнился?

— Ничем особенным, разве что много говорили об этом. Для самого кино послаблений не было. Больше того, мы долго ждали объявления конкурсов, они запоздали на полгода, и результаты стали известны только под конец года. Мы раз в год получаем это финансирование по госзаказу, распределяем его на весь период, и всем, конечно, было важно получить его вовремя.

— Может, было больше внимания со стороны зрителей, телевидения?

— И этого нельзя сказать. Что касается телевидения, за показ наших фильмов, даже победивших на фестивалях, телеканалы требуют оплаты. И федеральные, и некоторые местные. Я говорю: мы же даём вам фильмы о новосибирцах, земляках, бесплатно! Нет, не нужно. Зато откликнулся 49-й канал, и теперь там нередко показывают наши фильмы.

— Как сделать так, чтобы документальное кино дошло до широкого зрителя, или оно так и остаётся фестивальным?

— Действительно, оно остаётся фестивальным, клубным. В какой-то степени зритель должен быть готов к просмотру. В Екатеринбурге на фестиваль «Россия» собираются полные залы, показы устраивают и в области, и народ ходит. Документальное кино требует работы мысли, сердца, чувств. Это не просто эмоциональное сопереживание, но ещё и повод к размышлению, что у нас сейчас отодвигается на второй план.

Когда я говорю о 90-х, что это было смутное время, подразумеваю, что сейчас оно не лучше, я бы даже сказал подлее, потому что многие вещи не столь очевидны, их нужно уметь увидеть, а увидеть — значит понять и попытаться предотвратить.

Марина ШАБАНОВА | Фото Валерия ПАНОВА