Новосибирск и Новосибирская область: свежие новости, объективный анализ, актуальные комментарии

Историк и риэлтор Дмитрий Холявченко — о неизвестных страницах истории Сибири и США и о том, легко ли гуманитарию работать в сфере недвижимости.

Учёный-историк, изучающий сибирскую жизнь первых лет после Гражданской войны, лектор-просветитель, знакомящий новосибирцев с историей Соединённых Штатов, успешный предприниматель-риэлтор… Это не три разных человека, это — Дмитрий Холявченко, который, ко всему прочему, ещё и просто интересный собеседник.

Особенности национального агитпропа

— Дмитрий, какая тема была предметом ваших научных изысканий в студенческие и аспирантские годы?

— Я был твёрдо уверен, поступая на первый курс НГУ, что заниматься наукой буду всю жизнь. В аспирантуру пять лет спустя шёл с тем же расчётом. Мой диплом был посвящён теме, которой никто не занимался даже в советское время, а сейчас и подавно — работе агитационно-пропагандистского отдела Сиббюро ЦК РКП(б) в 1921-1924 годах. Забегая вперёд, скажу, что нашими историками лучше изучен сибирский агитпроп времён Уфимской директории и эпохи Колчака — это 1918-1919 годы. Диссертация стала расширением темы диплома — в ней я затрагивал работу агитационно-пропагандистских партийных комитетов по всей Сибири в начале двадцатых. А этот период был крайне интересным. Прямого центрального руководства агитпропом тогда не было, и местным органам предоставлялась очень большая свобода. Я много времени провёл в архивах Томска, Иркутска, Красноярска, Новосибирска. Может показаться невероятным, но архивная работа — захватывающее дело, хотя многие историки её не любят. Мне это нравилось, особенно когда замечал, что дела, с которыми я работал, до меня практически никто не брал в руки. А найти в них можно очень много интересного!

— Что, например?

— Например, данные о работе агитпропа в Сибири среди нацменьшинств. Как раз этот вопрос не изучен совсем. При слове «нацменьшинства» всем сразу вспоминаются коренные сибирские народы, но тогда это понятие имело другой смысл. В агитпропотделе Сиббюро ЦК действовало четыре базовых секции, которые вели работу с немцами, латышами, эстонцами, была ещё «киргизско-татарская» секция. Дело в том, что в начале 1920-х годов в Сибири жили сотни тысяч представителей этих народов, многие из которых приехали сюда даже до столыпинских реформ. Во многих сёлах и деревнях русский язык знали не более 20-30 процентов населения. Вдобавок после первой мировой войны в Сибири оказалось множество военнопленных, прежде всего бывших подданных Австро-Венгрии — югославы, румыны, австрийцы, поляки, венгры. Только на венгерском языке в 1920 году в Сибири выходило более 30 газет и агитационных листков.

Многие организации работали параллельно друг с другом, и агитпропотдел Сиббюро собирал отчёты с каждого из них: был Сибполитпросвет, свои «политпросветы» были в Красной Армии и профсоюзах. Люди там зачастую работали весьма своеобразные. Меня поразили в своё время документы Иркутского агитпропотдела. Когда в городе свирепствовала эпидемия тифа, на заседаниях марксистского клуба при отделе занимались обсуждением… теории относительности Эйнштейна.

— А как тогда строилась сама работа с нацменьшинствами?

— Она не преследовала цель поднять национальное самосознание народов или защитить их культурные интересы. Задача была простой: требовалось всего лишь донести идеологические штампы до максимального числа людей, в том числе не говорящих по-русски, а к таким приходилось подстраиваться особо. Больше всего мне запомнились два отчёта агитаторов. Один объехал чувашские сёла Томской губернии и подробно описал, что они собой представляют, какой у жителей уровень владения русским языком, какая работа велась с ними раньше. Второй отчёт касался латышских и латгальских колоний той же губернии. Латыши и латгальцы хоть и близкие народы, но языки у них различаются, причём если латгальцы более-менее понимают латышей, то наоборот — уже нет. Но для органов власти, видимо, никакой разницы не было, и латгальцам всегда присылали инструкторов-латышей. И вот латгальцы пишут в Сибполитпросвет: не присылайте нам латыша, потому что он не католик, пришлите лучше католика-поляка!

А вот история одного инструктора-поляка. Его отправили на работу к соплеменникам, а он начинает от неё отказываться. Мол, все поляки — с мелкобуржуазным мышлением, ему противно с ними работать и он хочет вернуться на прежнее место — в ГПУ. Его просьбу удовлетворили, а в следующем отчёте констатировали, что работа среди поляков не ведётся, так как все партийные поляки служат в ГПУ или охране железных дорог, а на агитацию идти не хотят. Другой пример того, насколько вслепую работали органы: в Новониколаевскую губернию присылают инструктора-чуваша для работы с чувашами, а местная власть отвечает: у нас нет чувашей, пришлите лучше татарина. Но чуваши-то в губернии были, только власти об этом не знали!

— Тогда значительная часть агитации и пропаганды была направлена против религии, что в документах удалось найти на этот счёт?

— В этой сфере местные органы действовали чаще всего независимо от центральных. Брали выходящий в Москве официальный журнал агитационно-пропагандистского отдела ЦК, где излагались все агитационные тезисы, и использовали их. Москва редко вмешивалась в эту работу напрямую, просто периодически давала задание — провести агиткампанию. А как её проводить? Тут и начинались вопросы. В Иркутске агитпроп возглавлял Борис Ольховый — интересная личность, как и другой сибирский партийный деятель, Борис Шумяцкий, который стал позднее руководителем советского кинематографа, сделавший успешную карьеру. Этот Ольховый говорил, что вместо антицерковной пропаганды идёт антирелигиозная агитация. Цель пропаганды — не выставить Иисуса Христа в плохом свете, а доказать, что его не было вообще! Или что целью полноценной пропаганды должны быть не нападки на священников, а целенаправленное формирование атеистического мировоззрения. Отсюда и такие явления, как «комсомольская пасха», описание которой я нашёл в томском журнале «Красное знамя». С одной стороны, это возврат к традиционной карнавальной культуре, а с другой — жёсткая издёвка над религиозными практиками.

Любопытно также, что говорил Ольховый о публичных диспутах с представителями церкви. Он предупреждал, что делать это надо осторожно, так как священники будут переводить разговор на теологические вопросы, в которых у партработников нет никакой квалификации, плюс опыт участия в дискуссиях у священников гораздо больше. Поэтому соперников для таких дебатов надо выбирать очень внимательно, а если в их способностях нет уверенности — лучше вообще такие мероприятия не проводить.

— Наверняка сохранность многих документов того времени не самая лучшая, легко ли работать с ними?

— 1920-1922 годы — как раз то время, когда нормальной бумаги в Сибири не было. Писали на чём придётся, очень часто на обратных сторонах чайных этикеток, очень тонкой папиросной бумаге, синей обёрточной бумаге. Но самое интересное — это двусторонние документы, которые только в начале 2000-х годов стали систематизироваться архивистами. Зачастую обратные стороны оказываются даже интереснее, чем «лицевые». Например, учётно-распределительный отдел вёл учёт партийных кадров на обороте поименных списков австро-венгерских пленных или документов лагерей военнопленных. И эта информация на обороте гораздо ценнее данных о том, кому из партработников сколько выдали сапог.

«Развод» по расчёту

— Почему вы всё-таки ушли из науки, не защитив диссертацию?

— Во-первых, разочаровался в системе науки как таковой, после того как поработал в Институте истории. Если в НГУ было большое количество преподавателей, каждый из которых имел свою оригинальную позицию, отличался свободой мышления, то институт напоминал скорее бюрократическую организацию с интригами, неприятными отношениями, порой и отсутствием содержательной стороны в работе отдельных секторов. Это была не столько научная работа, сколько стремление освоить госфинансирование по целевым программам, не занимаясь наукой как таковой. В лучшую сторону отличался только сектор социально-культурного развития, где я работал младшим научным сотрудником. В советское время работа ИИ сводилась к трём основным направлениям: история рабочего класса, история крестьянства, история интеллигенции — вот из этого последнего и произошёл мой сектор.

Возглавлял его Сергей Александрович Красильников, который в то же время заведовал и кафедрой отечественной истории в НГУ. А моим научным руководителем был доктор исторических наук, профессор Варлен Львович Соскин, один из основателей гуманитарного факультета НГУ. Тогда, в начале двухтысячных, каждый сектор ИИ планировал работу на определённый срок, выбирая тему, по которой должны были вестись исследования. Красильников сформулировал эту тему максимально конкретно, и в итоге получилась интересная работа, когда каждый занимался тем, что ему важно, а параллельно и другими вещами. Например, когда я учился на втором курсе аспирантуры, началась работа по созданию трёхтомной Исторической энциклопедии Сибири. Сформировали её словник — и оказалось, что мне предстоит написать для энциклопедии больше статей, чем кому-либо другому в ИИ, потому что никто другой этими темами не занимался. Всего я написал туда шесть или семь статей (об агитационно-пропагандистском отделе ЦК, агитпоездах и агитпароходах и другие в том же духе), а потом сам забыл об этом, вспомнил только, когда увидел вышедшие тома энциклопедии в продаже. Кстати, сам проект я считаю не очень удачным: тираж энциклопедии небольшой, да и во времена Википедии мало кто будет интересоваться подобными изданиями.

Был и второй фактор, который подвиг меня разорвать связь с наукой, — низкая оплата труда. В 2007 году полная ставка младшего научного сотрудника составляла всего 3600 рублей. А в то время я уже всерьёз занялся ипотекой. В аспирантуру поступил летом 2004 года, а на рынок недвижимости пришёл в октябре того же года. Но на первых курсах я больше внимания всё же уделял аспирантуре, а потом погрузился в ипотечное кредитование. После того закончил аспирантуру и сдал кандидатский минимум, я уже не возвращался к диссертации. Только последние два года меня стали посещать мысли о том, что неплохо бы её дописать. Однако для этого надо снова ездить по архивам — у меня не отражены Омская и Алтайская губернии.

— Помогли ли навыки историка-исследователя в работе риэлтором?

— В работе с недвижимостью — не совсем, тем более что и работал я с ней не так уж и долго. А ипотеке — помогли сильно. Классическое гуманитарное образование предусматривает жёсткое правило: ты должен уметь работать с информацией, с источниками, обладать навыками их критики и систематизировать их. В июне 2005 года я стал вторым человеком в городе, который объявил себя ипотечным брокером, и сразу стало неплохо получаться. Оказалось, что всех клиентов легко систематизировать по категориям: наёмный работник с официальным и неофициальным доходом, собственник бизнеса, индивидуальный предприниматель. Так же систематизируются предметы залога, кредитные продукты и так далее. В процессе разговора с клиентом сразу проверяешь достоверность информации потенциального заёмщика и подбираешь ему ипотечную программу. Сейчас, когда у меня своё агентство недвижимости, заниматься этими вещами уже не приходится, но мой специалист по ипотеке пользуется разработанной мной методикой. Смог бы я её разработать, не получив гуманитарного образования? Думаю, что нет.

— Есть ли в Новосибирске другие риэлторы, пришедшие из науки?

— С историками мне сталкиваться не доводилось. Но встречались врачи, когда-то я работал с дамой, бывшей раньше горным инженером-маркшейдером, сейчас — заместитель бывший вузовский преподаватель английского языка, которая была переводчиком на оборонном заводе. Есть в моём агентстве и бывший сотрудник ГУФСИН.

Науку — в массы

— Как вы пришли в Новосибирский открытый университет?

— Началось всё осенью 2015 года, когда один из руководителей дискуссионного клуба, состоявшего в основном из преподавателей вузов, Роман Шамолин, пригласил меня на встречи этого клуба. Как раз в то время у людей, которые сформировали ректорат НОУ, сложилась идея о том, что клуб должен стать комплексным просветительским проектом, сочетающим лекционные курсы (у многих они уже были готовы) и дискуссии на актуальные темы. Первое мероприятие мы провели год назад, обсудив в клубе «Реноме» историческую память. Постепенно к нам приходили новые преподаватели, появлялись новые курсы. Тут и я решил воплотить давнюю мысль и прочитать курс лекций по истории США.

— В чём актуальность этого курса для нас?

— До сих пор мы даже в вузовских курсах по истории придерживаемся традиций советской историографии — возвеличиваем одни события, принижаем другие. Если курс читает историк, то там, как правило, будет отсутствовать экономический аспект. Взаимосвязь географии и истории — и подавно: исторической географии в НГУ вообще не было. Отсутствуют многие другие аспекты: например, у нас недостаточно внимания уделяют роли общественного мнения и журналистики в США — а это вещи важнейшие для понимания американского общества. Достаточно вспомнить, как влияли на политические процессы в Штатах журналистские расследования деятельности сенатора Маккарти, нагнетавшего в 1950-х антикоммунистическую истерию, или президента Никсона, деятельность которого закончилась в 1974 году Уотергейтским скандалом и отставкой главы государства.

Кроме того, мы очень мало знаем о демографических процессах в историческом аспекте, причём не только США, но и наших собственных. Мы до сих пор не чувствуем связи и преемственности между экономической ситуацией в стране и демографией. Девяностые годы мы называем периодом вымирания, хотя основа этого процесса была заложена ещё в восьмидесятые. Не понимаем и причин нынешнего естественного прироста, пытаясь объяснить его введением материнского капитала. Но он здесь совсем не причём!

— Но в России проведены две переписи населения, разве они не учитывают эти процессы?

— Последняя перепись 2010 года действительно многого недоучла. Тем более слишком мало людей могут читать и анализировать данные переписей. У нас до сих пор нигде не преподаётся демография, даже её основы. Но для повседневной жизни это, может быть, и не так страшно. Гораздо хуже, что у нас отсутствует системное образование в сферах экономической и правовой культуры. И в рамках НОУ нам тоже пока не удаётся заняться просвещением в этих сферах — трудно найти людей, которые смогли бы доходчиво разъяснять эти основы и ещё найти для этого время.

Да, в школах есть курсы типа «Человек и общество» и они дают некоторые важные теоретические понятия. Однако к реальной жизни они практически не готовят. Человек выходит из школы, не зная, что такое сделка, кредит, залог, — те вещи, с которыми он обязательно столкнётся. Перед ним будут возникать серьёзные имущественные риски, уровень представления о которых у него ниже плинтуса. В сфере ипотечных кредитов самый распространённый пример — неумение рационально рассчитать соотношение размера кредита и его срока. Мне встречались случаи, когда люди брали ипотеку под 14% на 30 лет и в итоге теряли 1,3 миллиона рублей! Вообще на такой срок ипотеку надо брать под 5-6 %, на 20 лет — под 9-10 %, на 15 лет — примерно под 12 %, а ставка в 13 % и выше имеет смысл только при десятилетнем кредите. А если бы об этом хоть что-то говорили в школе, то в голове бы это обязательно отложилось.

Низкий уровень знаний у нас и о правах человека. Под ними чаще всего подразумеваем только права политические, а экономические как-то не воспринимаем вообще, хотя они являются базовыми. Многим непонятны значения слов «частная собственность», «капитал». Большинство из нас — собственники недвижимости, но никто не воспринимает её как капитал. Люди не представляют, какие возможности в распоряжении недвижимостью у них есть и не управляют ею в полной мере. В политической сфере мало кто разбирается в разделении полномочий между уровнями власти — мы не представляем, за что отвечает федеральная власть, за что — областное правительство, а за что — муниципалитет. И с этим надо бороться.

Россия — не Америка?

— С каким периодом истории США можно сравнить историю России последних двадцати-двадцати пяти лет?

— Прямых сравнений не получится. У нас период с 1985 по 1999 годы — это революция. В американской истории классических революций не было вообще, даже война за независимость — это нечто другое. Я считаю,эти годы у нас больше напоминают развёртывание Великой французской революции: перестройка — это период фельянов и маркиза Мирабо, 1991 год — Жиронда, 1993 год — попытка якобинского переворота, сразу за которой наступила термидорианская реакция, а 1999-2000 годы — это «путинский брюмер». Сейчас явно начинается новый революционный цикл, а то, что было между двумя революциями, ещё надо понять. Попытка закручивать гайки сменилась оттепелью, потом начался застой, когда при высоких ценах на нефть ничего не происходило, потом снова начались процессы, сравнимые с перестройкой.

Но у нынешней российской экономики есть общие черты с экономикой США на двух этапах. Первый — это 1920-е годы, эра «просперити», когда начинает развиваться массовое потребление, расцветает кредитование на потребительские цели без оглядки на реальную кредитоспособность заёмщиков при довольно низком уровне дохода у людей. Тогда всё закончилось «Великой депрессией». У нас же растёт уровень невозвратов кредитов, банки перестают конкурировать между собой, а стоит рухнуть любому банку из первой двадцатки — и банковская система будет уничтожена. Выбираться из этого состояния нам придётся долго.

Второй период — это США 1970-х годов, накануне реформ Рейгана. Государство постоянно наращивало свою ответственность за социальную защиту населения — увеличивало борьбу с бедностью, безработицей, увеличивало налоги, связанные с высокими доходами, стремясь обеспечить минимальный уровень жизни для максимального количества людей. Это была завершающая стадия государства благоденствия, после чего наступил его кризис. Показатели инфляции в те годы были сопоставимы с нынешними российскими: 9-11%, а на пике до 16-17 %. Государство пыталось выйти из положения адресной помощью конкретным финансовым структурам, повышением пособий. Кстати, одна из мер могла бы стать эффективной и у нас: это введение продуктовых карточек для бедных слоёв населения, по которым делается пятидесятипроцентная скидка на продукты питания. С одной стороны — это реальная помощь людям, с другой — гарантированный сбыт сельхозпродукции и определённый уровень продаж в массовом сегменте. Но уже частично при Картере, а в полную силу при Рейгане Белый дом перешёл к новой политике: налоги должны быть снижены в первую очередь для богатых, чтобы свободные средства они могли вложить в экономику, а это — новые рабочие места. При этом был максимально либерализован рынок труда. Такие реформы жизненно необходимы сейчас и нам. Правда, американцы проводили их на пике инфляции, который у нас уже пройден. Конечно, любые сравнения не всегда корректны: например, государственный сектор у нас гораздо больше. С другой стороны, и у Штатов в 70-х годах были гигантские оборонные заказы.

— Будут ли в дальнейшем читаться лекции по истории России и других стран?

— Обязательно! Вопрос, как всегда, упирается в то, готов ли кто-то их читать. Я думаю, что прочитаю одну-две лекции по моим диссертационным изысканиям. Хотим довести до конца проект, за который брались с экономистом Ольгой Валиевой, и сделать анализ истории «экономического чуда» в разных странах. Информации по этой теме много, но её надо систематизировать. Хочется попробовать что-то сделать по экономической и социальной географии, но пока не представляю, как это будет выглядеть. На самом деле заинтересовать людей может очень многое, просто не всё можно сделать у нас на хорошем уровне. Поэтому мы в НОУ рассчитываем, что в 2017 году удастся пригласить больше интересных гостей из других городов.

— На что ещё в своей работе сделает упор Открытый университет?

— Я считаю, что значительная часть людей живёт с определёнными штампами, а предлагаемая информационная картина мира закрепляет у них эти штампы. На эту проблему надо выходить, поднимая остросоциальные темы. Мы решили раз в месяц проводить дискуссии по таким темам. Начнём, видимо, в середине марта и на первой встрече поговорим об эпидемии ВИЧ в России. В СМИ эта проблема до сих пор представлена недостаточно, а то, что пишут, — это или большие сложные статьи, или голая статистика. Но если сказать человеку, что ВИЧ заражены 1-2 процента населения, это не поможет осознать ему масштабы проблемы. Другое дело — сказать, что в одном доме с ним живёт по меньшей мере пять официальных и пять скрытых ВИЧ-инфицированных. Это будет ближе к той реальности, которую человек осознаёт. Есть и другие сложные моменты. Аборты, контрацепция, ювенальная юстиция, эвтаназия — эти проблемы у нас пока не в фокусе, находятся где-то под спудом, но потом неожиданно выйдут на поверхность, как это произошло в Европе.

Без ярлыков

— Вас неоднократно представляют в СМИ как публичного интеллектуала. Как вы оцениваете такое определение? Налагает ли оно какую-то ответственность?

— Прежде всего я историк, и продолжаю им оставаться. Есть формула активности, по которой чем у человека больше сфер, в которых он реализует себя, тем меньше возможности манипулировать его мнением и мыслями. В идеале у каждого из нас должно быть хотя бы шесть-восемь таких сфер присутствия. Одна из них — участие в общественном самоуправлении. Если такой традиции нет — значит, надо её развивать.

Сочетание «публичный интеллектуал» придумал не я, и, признаться, это определение мне не очень нравится. Публичность и интеллектуальность вообще сочетаются плохо. Конечно, позиционирование человека как интеллектуала выгодно, для того чтобы его воспринимали как предсказуемую личность, с которой можно иметь дело. Все, кто входят в НОУ, уверены, что должны соответствовать понятию «интеллектуал», заниматься аналитическими проектами, а не просто выдавать банальную реакцию на сиюминутные события. А у публичности есть свои определённые издержки, это чувствуешь, например, когда журналисты обращаются за комментариями по вопросам, в которых не разбираешься. Так что заявлять о себе как о «публичном интеллектуале» — это слишком нагло, хотелось бы более скромного определения своего места в городе и происходящих в нём процессах. Например, «аналитик» или «руководитель просветительского проекта». А ещё лучше — пусть просто знают меня по имени и фамилии, без ярлыков.

Виталий СОЛОВОВ / Фото Валерия ПАНОВА