Новосибирск и Новосибирская область: свежие новости, объективный анализ, актуальные комментарии

Кинодокументалист и писатель Валерий НОВИКОВ о двух поездках в Чернобыль по «горячим следам» после аварии, лучших днях жизни и вопросах «знатокам».

Есть категория людей, для которых 26 апреля не просто один из весенних дней. И сегодня они снова вспомнят о событии 32-летней давности. Чернобыльская АЭС, четвёртый энергоблок… Они сделали всё возможное и невозможное, чтобы остановить волну радиации, — и расплатились за это своим здоровьем. Многие из ликвидаторов стали героями фильмов и книг новосибирского кинодокументалиста, Заслуженного деятеля искусств России Валерия Новикова, который впервые побывал в Чернобыле всего через два месяца после аварии. За работу в Чернобыле Валерий Германович наравне со многими ликвидаторами был награждён орденом Мужества.

— Валерий Германович, с чего началось ваше увлечение кинематографом?

— На втором курсе геологического факультета Томского университета, где я учился, мы с приятелем организовали киностудию «ТГУ-фильм». Так и затянуло потихоньку. Я ещё поработал по специальности в Северо-Алтайской экспедиции в родном Бийске, поездил по Алтаю как геолог, потом уехал в Томск, где работал на местном телевидении. Оттуда заочно поступил во ВГИК, а после его окончания прочно связался с кино — вначале на Западно-Сибирской киностудии, потом на студии «Азия-фильм», откуда и вышел на пенсию. Снимал самые разные фильмы, но больше всего у меня фильмов-путешествий. Объездил всю страну, в Арктике по Северному морскому пути прошёл от Мурманска и Кандалакши до Уэлена и Владивостока. Снимал фильмы о Новосибирских островах, о северных оленях по заказу Центрального телевидения. В экспедиции на Колыме и Чукотке с оператором провели 99 дней, снимая фильм «Берег двух океанов»… И дважды был в Чернобыле — в 1986 и 1988 годах.

— Как вы попали туда впервые?

— В апреле 1986-го, когда всё произошло, нам казалось, что это далеко и нас не касается. В Чернобыле развернулись работы по ликвидации последствий аварии, и в них активно участвовал наш «Сибакадемстрой», которым руководил Геннадий Дмитриевич Лыков. Он звонил в Новосибирский обком и просил секретаря узнать в киностудии, не найдётся ли там съёмочной группы, которая могла бы поехать в Чернобыль и поснимать труд наших строителей. При строительстве саркофага над реактором новосибирцы впервые применили массу новых технических решений и хотели увековечить этот процесс на киноплёнке. При этом Лыков поставил условие — ехать только на добровольной основе. Обком обратился к директору киностудии Валентину Пономарёву. Сформировалась группа — оператор Виктор Гребенюк, сценарист и редактор Виктор Попов, ассистент режиссёра Сергей Шихов. Не было только режиссёра, без него и уехали. Я тогда только вернулся со съёмок фильма «Река сибирская» — об Оби, по заказу Центрального телевидения. Мне позвонил Гребенюк: «Давай приезжай!» — и я поехал. Я же всегда был любителем острых ощущений, и меня тянуло туда, где можно сломать голову. Жена и дочь, зная мой характер, это поняли.

Что нас ждёт в Чернобыле — никто не знал. По сообщениям в прессе можно было сделать вывод, что произошло что-то не очень страшное и всё быстро ликвидируют. В Киеве нам, ликвидаторам, выделили целую гостиницу «Театральная». Директор гостиницы и её персонал ходили по этажам с радиометрами и, как только приборы начинали пищать, ругались: «Опять грязи нанесли!». И речь шла не о простой грязи, а о радиоактивной. Через пару дней уехал на попутке в Чернобыль и поразился, насколько это благодатное место. Обычно там на выходных отдыхал весь Киев. Народ жил крепко: в сёлах стояли не развалюхи, а основательные дома. Но жителей там уже не было. Это одна из чернобыльских трагедий: стольким людям пришлось выселиться, бросив налаженное хозяйство, родную землю. Осенью стали созревать яблоки в садах — и их никто не собирал, деревья прогибались до земли под их грузом…

Мы все были киношниками до мозга костей и ушли в работу с головой. Параллельно с заданием Лыкова снимали и ликвидаторов, и разные жизненные моменты — а было их достаточно. Поработав в июне-июле, мы уехали домой — монтировать отснятый материал. Его хватило на четыре фильма. Один из фильмов посвятили чернобыльским бардам: мы познакомились там с группой ребят, которые писали и пели песни. Лидером этой группы был москвич подполковник Сергей Урывин, с ним мы дружим до сих пор. Причём писалось ему только в Чернобыле: когда он уехал, то больше ни одной песни не написал.

— Что привело вас в Чернобыль два года спустя?

— На этот раз нам позвонили из Министерства среднего машиностроения, которое курировало атомную энергетику в Союзе. О его легендарном министре Ефиме Славском мы до этого тоже делали фильм. А в 1988 году начальник главка Игорь Беляев попросил нас сделать документальный фильм для Минсредмаша. И мы поехали в Чернобыль во второй раз тем же составом, уже прекрасно представляя, что нас там ждёт, потеряв многих товарищей. В итоге у нас получился технологический фильм «Ликвидация аварии 4-го энергоблока Чернобыльской АЭС».

Во время первой поездки нас сначала хотели заселить в пионерском лагере в ста километрах от Чернобыля, но мы отказались: пришлось бы каждый день тратить на дорогу к месту работы по два часа туда и обратно. В итоге нам выделили вагончик-балок относительно недалеко от станции. А во второй заезд нас поселили в самом Чернобыле — в 16 километрах от АЭС. Город стоял пустым, мы могли заселиться в любой дом, который нам понравился, только предварительно его обмывали машинами из шлангов для дезактивации.

— Изменилось что-то вокруг станции за два года?

— Саркофаг стоял, всё было почище, но Припять и Чернобыль были пустыми — людей обратно в свои дома так и не пустили. Правда, они возвращались всё равно, тогда возникло слово «самосёлы», которого раньше не было. Запомнилась одна семья — дедок и бабуся в одной из соседних деревень, вернувшиеся из села, которое находилось в 200 километрах от Чернобыля. «Там вода стоит в погребах, голая степь — ни кустика вокруг, а тут у нас хозяйство. Пусть я здесь умру через год-два — это для меня дороже, чем пять лет жить на чужбине», — говорил дед.

Ощущение опасности у людей притупилось: не боялись есть радиоактивную клубнику величиной с кулак, которая росла на брошенных огородах. Но эта опасность была везде — казалось, что она как бы разлита в воздухе. А по Чернобылю всё время ходили поливальные машины и прибивали пыль, чтобы альфа- и бета-частицы не летали в воздухе и не попадали на тело вызывая микроожоги и рак. У Сергея Урывина есть песня «Я вынес из Зоны любовь к непогоде». Она как раз об этом.

— Что из тех поездок запомнилось больше всего?

— Всё! Такие воспоминания остаются на всю жизнь. В Штатах после Второй мировой сняли документальный фильм о лётчиках с их воспоминаниями под названием «Лучшие дни нашей жизни». Вот и для меня дни работы в Чернобыле стали лучшими днями жизни.

А Виктор Гребенюк стал единственным оператором, который снял на плёнку падение вертолёта. Вертолёты по очереди подлетали к саркофагу и сбрасывали на него дезактивирующую жидкость. И один из них внезапно зацепился за трос крана и упал, успев уйти метров на 50 в сторону, на площадку перед машинным залом. Видимо, лётчику солнце на момент бликнуло в глаза, и он не заметил трос. Но если бы его под завязку загруженная топливом машина упала на саркофаг, то это был бы второй Чернобыль.

Кормили ликвидаторов прекрасно, в столовой работало много женщин из «Сибакадемстроя». Но поскольку мелконарезанные продукты притягивают радиацию, все блюда выглядели очень специфично. Овощи, мясо — всё резали очень крупными кусками, яблоки — пополам. В обилии было питьё — самым большим успехом пользовалась «Фанта».

Один из чернобыльцев сказал, когда запечатали саркофаг: «Вот если бы люди так же работали на всех стройках народного хозяйства, как мы здесь!» В стране всё больше народа трудились по принципу: «вы делаете вид, что нам платите, — мы делаем вид, что работаем». А в Чернобыле все понимали, что наше дело нужно не нам, не начальникам и даже не стране, а всему миру, как бы громко это ни звучало. И всей работе это придавало особый смысл.

Я написал шесть книг, в том числе о Чернобыле. Длинные произведения писать не люблю и не умею, предпочитаю миниатюры. Радует, что в моих воспоминаниях сами чернобыльцы узнают для себя что-то новое. Каждый из них ведь помнит только свой участок работы, а мы были везде.

— «Атомная» тема проскочила у вас даже в вопросе, который вы четыре года назад задавали знатокам «Что? Где? Когда?». Как вам пришла такая идея?

— Вопросов-то я посылал на передачу множество, и не самых, как думаю, плохих, но там берут один из сотен, если не тысяч. В том вопросе 2014 года я предложил поместить в чёрный ящик приз «Хрустальный атом», который там иногда вручают знатокам, и немного завуалированно описал модель атома через изменения представлений о его устройстве. На вопрос команда ответила, но с помощью зала, поэтому мне заплатили 70 тысяч рублей. А моему внуку Кириллу Нифонтову — сейчас он солист нашего оперного театра, Моцарт в «Моцарте и Сальери», Данте в «Франческе да Римини» — в 2013 году повезло больше. Как-то мы купили у букинистов рекламный буклет французского кинотеатра 1913 года — с программой на неделю, дамским зеркалом и вшитым веером. В тогдашних кинотеатрах, когда проекторы ставили прямо в залах, жара была неимоверная, поэтому веер был предметом первой необходимости. Вот про веер Кирилл и придумал вопрос. Знатоки так и не додумались до того, что этот предмет присутствовал в буклете, а вопрос признали лучшим в сезоне. Так Кирилл выиграл полмиллиона. А другие наши вопросы ушли в небытие…

Виталий СОЛОВОВ | Фото Валерия ПАНОВА