Новосибирск и Новосибирская область: свежие новости, объективный анализ, актуальные комментарии

Есть ли характер у оркестра, каким человеком был Шостакович, что слушают в Осаке? Рассказывает новый главный дирижёр Новосибирского симфонического оркестра Томас ЗАНДЕРЛИНГ.

Томас Зандерлинг родился в Новосибирске 2 октября 1942 года в семье легендарного немецкого дирижёра Курта Зандерлинга и физиотерапевта Нины Бобат. Окончил Специальную музыкальную школу при Ленинградской консерватории по классу скрипки. В конце 1950-х семья переехала в Восточную Германию, где Томас получил дирижёрское образование в Музыкальной академии Восточного Берлина.

Маэстро Зандерлинг активно дирижирует по всему миру, в его послужном списке большое количество выдающихся коллективов, он много работает в опере, записывает компакт-диски с сочинениями Шостаковича, Малера, Чайковского. С Новосибирским академическим симфоническим оркестром сотрудничает с 2002 года, в сентябре 2007 был назначен главным приглашённым дирижёром. Прекрасно говорит по-русски. Живёт в Великобритании. С 2009 года имеет российское гражданство.

— Томас Куртович, помните что-нибудь из своего сибирского детства или, может быть, родители рассказывали?

— Сам я, конечно, не помню. Мой отец был дирижёром оркестра Ленинградской филармонии; когда они вернулись из эвакуации, мне не было и двух лет. По рассказам моих родителей, несмотря на то, что это было крайне суровое время — война, в Новосибирске кипела культурная жизнь: ленинградский оркестр, театр имени Пушкина (Александринский), театр кукол Образцова. Они очень тесно общались, этому способствовала сама атмосфера. Здесь жил и работал гениальный искусствовед Иван Иванович Соллертинский, он дружил с моим отцом. Сюда на исполнение своих произведений приезжал Дмитрий Дмитриевич Шостакович. И мой отец, кстати, часто расспрашивал меня после гастролей в Новосибирске, что я видел, где бывал. И я чувствовал, что время, проведённое здесь, запало в него очень глубоко.

— Какое впечатление на вас самого впервые произвёл город, в котором вы появились на свет?

— Новосибирск для меня мистическое место. И первая встреча была особенной, очень эмоциональной. Каким я увидел город впервые и то, каким он стал за прошедшие годы, — это, конечно, огромная разница. Я приехал сюда по приглашению Арнольда Михайловича Каца. Когда он узнал, что я приезжаю в СССР, потребовал от Госконцерта, который тогда контролировал международное сотрудничество, чтобы устроили мой приезд. Я с удовольствием на это согласился. Потом ещё после перестройки меня приглашал Гёте-институт.

— Вы пошли по стопам отца. Был ли какой-то другой вариант судьбы?

— У меня и мысли не было выбрать себе другую профессию. Мне действительно очень хотелось стать дирижёром. Не могу сказать, что влияние отца было определяющим, но кое-чему в плане работы и общения с оркестром он меня научил. Кроме того, большое влияние на меня оказали выдающиеся люди, которые окружали меня в детстве, затем музыкальная академия в Берлине, где я получал профессию, позже работа ассистентом у Караяна и Бернстайна.

— Вы рано начали дирижировать большими оркестрами. А сами себя вундеркиндом ощущали?

— Нет, я ничего о себе особенного не думал. Просто так складывалась моя биография. На третьем курсе академии я выиграл студенческий конкурс. И тут мой официальный педагог сказал: не знаю, зачем вам тут ещё сидеть, есть вакансия — в небольшом оркестре ищут второго дирижёра. Оказалось, на прослушивании уже побывали шесть человек, но никого не взяли. Мой педагог написал рекомендацию, меня пригласили на репетицию. В назначенный день я выехал рано утром, ехать нужно было далеко. Я дирижировал, причём не то, что было условлено предварительно, — положили совсем другие произведения. И после прослушивания мне сказали: подписываем контракт. Мне было 19 лет. Через год меня пригласили в оркестр чуть больше, а ещё через три года уже в театр Халле — Halle Opera, город, где родился Гендель. Это оперный театр, но по немецкой традиции оперные оркестры играют все концерты.

— Вы дружны с музыкальным руководителем и главным дирижёром Новосибирского театра оперы и балета Дмитрием Юровским, означает ли это, что будут совместные проекты?

— Действительно, у нас хорошие дружеские отношения с Дмитрием. Что касается вашего предположения, я рад об этом подумать. В Москве подобное практикуется. В Новосибирске это было бы вполне естественно — большой по европейским меркам город с хорошими музыкальными традициями.

— Правда ли, что у каждого оркестра свой характер? И насколько он зависит от руководителя?

— У каждого хорошего оркестра есть характер, свои традиции, что связано с личностью руководителя, длительный срок занимавшего этот пост. О характере некачественного оркестра, к сожалению, говорить не приходится. И в этом отношении, надо сказать, Новосибирский симфонический оркестр — отличный оркестр и, что важно, очень мотивированный, поэтому развитие оркестра необходимо поддерживать.

— Какие новые произведения появятся в репертуаре с вашим приходом?

— У нас есть настоящая серьёзная концертная публика. Первый и второй абонемент практически раскуплены. Мы хотим больше развивать направления для молодёжи. Думаем о разных формах общения с публикой. За годы моего сотрудничества с оркестром мы сыграли три симфонии Брукнера — №7, №8 и №9, две из них впервые — в Новосибирске. Я бы хотел представить публике и другие произведения соответствующего уровня и качества. Конечно же, ориентируясь на потребности публики, я бы стал давать и что-то новое, но качественно и в разумной дозировке, чтобы это не было шоковой терапией, ни в коем случае.

— У вас давнее сотрудничество с Симфоническим оркестром Осаки, где вас наградили званием Лауреата пожизненно. Японская публика отличается от сибирской, или, скажем, европейской?

— 11 лет я был главным дирижёром оркестра Осаки и через год к ним вернусь. Японская публика очень консервативная, её интересует в основном европейская музыка XIX столетия. В репертуаре — симфонии Чайковского, Дворжака, Бетховена. Я помню, как предложил 5-ю симфонию Шостаковича, руководство оркестра не сразу согласилось, но, когда мы её успешно сыграли, оценка была высокой, получили даже премию города. С тех пор нам стали больше доверять.

— Расскажите о вашем общении с Дмитрием Шостаковичем. Каким он был человеком?

— На западе музыка Шостаковича не везде была принята сразу. Сначала были Англия, Америка, Скандинавия. Германия была последней, где его приняли окончательно. Там развитие музыки было иным после войны: новая венская школа Арнольда Шёнберга, её последователи сидели на радиостанциях, и пробиться было трудно. А в 2006 году, когда отмечалось 100-летие со дня рождения Шостаковича, в Берлине было исполнено два полных цикла его квартетов. Мне выпала радость и честь дирижировать Концертхаус-оркестром в юбилейной программе, исполнялись 6-я симфония и «Сюита на стихи Микеланджело». Программа шла три дня: в четверг в зале были отдельные свободные места, в пятницу зал был полон, а в субботу стулья добавляли. Шостакович был признан великим классиком. И ещё: все эти разговоры по поводу того, что он где-то что-то сказал или подписал, всё это от незнания и непонимания. Дмитрий Дмитриевич и в самые тяжёлые для него годы спасал людей. Вместе с Черкасовым и Мравинским спас моего отца в конце 40-х годов. Дмитрий Дмитриевич был редчайшим человеком, у него была потребность помогать людям.

— Он доверил вам немецкие премьеры 13 и 14-й симфоний. Помогала ли вам эта дружба в исполнении его произведений?

— Очень помогала. Дмитрий Дмитриевич пришёл вместе с супругой на мой дебют в Москве, хотя в той программе не было его произведений. Он подошёл ко мне ещё в антракте — я был потрясён, буквально остолбенел. Шостакович обладал каким-то невероятным воздействием на людей. Потом он пригласил меня домой и там уже дал подготовленные партитуры с очень тёп­лыми дарственными надписями. До этого я как раз говорил с отцом о будущих исполнениях музыки Дмитрия Дмитриевича. И он меня подготовил к тому, что может раздражать Шостаковича. К примеру, он ненавидел опечатки, сам всегда делал исправления карандашом. И не любил воп­росы по темповым обозначениям. Кстати, Георг Шолти обратился ко мне с вопросом по этому поводу. Как все великие музыканты и композиторы, Шостакович ожидал интерпретации. Он сам был прекрасным интерпретатором и не желал, чтобы интерпретация дирижёра шла вразрез с его концепцией композитора, но при этом явно хотел творческого исполнения.

— И ждал, и получил это от вас.

— Я думаю, да. Потому что всё больше и больше он привлекал меня. Если он говорил: «Спасибо, прекрасное исполнение!» — это ещё не означало, что всё действительно хорошо. Но если уточнял: «Вот в этом месте, в третьей трубе больше акцента», — это значило, что он принимает ваше исполнение.

— С назначением на должность главного дирижёра Новосибирского академического симфонического оркестра вас поздравили коллеги — ведущие дирижёры мира. А как вы сами к этому отнеслись?

— Я с удовольствием принял это предложение по всем основаниям — очень хороший оркестр, уже пятый сезон есть достойный зал. Мы хотим развивать наши отношения с публикой. С нами сотрудничает министерство культуры Новосибирской области. Эта помощь очень важна для развития оркестра, для привлечения ведущих солистов и дирижёров. Так что будем работать все вместе.

Марина ШАБАНОВА | Фото Валерия ПАНОВА