Новосибирск и Новосибирская область: свежие новости, объективный анализ, актуальные комментарии

Павел САНАЕВ считает, что загадочной русской души не существует, в России мало сценаристов, а в Новосибирске много позитива.

Впервые в Новосибирск приехал известный писатель и киносценарист Павел Санаев, чтобы в рамках общенационального проекта ART-дивизион «МедведьНСК» встретиться с читателями и поговорить о современной литературе. Накануне публичной встречи Павел Санаев провёл серию интервью с журналистами новосибирских СМИ, в том числе «Ведомостей». В беседе за чашечкой кофе он попросил не задавать вопросов о романе «Похороните меня за плинтусом», ибо трудно «с первозданной свежестью говорить об одном и том же». Но мы не удержались…

— Студенты-кукольники нашего театрального института поставили спектакль по вашему нашумевшему роману. Честно скажу, роман «Похороните меня за плинтусом» произвёл на меня гнетущее впечатление, но после спектакля я аплодировала и вашему мужеству — вы честно рассказали о психологическом насилии, которое происходит в каждой десятой российской семье. Ребята хотят отправить вам видео со спектакля, будете смотреть?

— Нет, смотреть точно не буду. И не обижайтесь на меня — после выхода романа были и экранизации, и постановки, и всё я смотрел, сопереживал. И в тысячный раз слышать текст Бабушки я просто физически не могу, это уже выше моих человеческих сил — сколько можно в себе расковыривать этот нарыв? Невозможно быть постоянно «привязанным» к одному произведению,  возвращаться к пройденному вновь и вновь. Я верю, что ваши ребята поставили гениальный спектакль, мне прислали фотографии, я был впечатлён, спасибо, и на этом всё — пусть ребята не обижаются. Что касается вашей интерпретации романа как романа о психологическом насилии, то, наверное, вы правы. Так и есть — образ Бабушки как домашнего тирана знаком очень многим, это в некоторых семьях норма, к сожалению. Я уже говорил в каком-то интервью, что если верить Фрейду и всем психоаналитикам, то из меня должен был вырасти клинический идиот с глубинным комплексом, но обошлось. И конечно, роман — это не моя автобиография в чистом виде, это произведение, основанное на историях из моего детства.

— Павел, в Новосибирске сейчас культурный ренессанс: открываются новые площадки, народ ходит в театры и общается друг с другом в книжных магазинах. А что в Москве?

— А в Москве — наоборот, какой-то глубинный кризис. Если раньше в субботу-воскресенье весь город стоял в пробках, потому что все ехали в клубы, в театры, на встречи по интересам, то сегодня в выходные дни Москва никуда не едет. Клубы закрываются из-за отсутствия публики, кафе все полупустые, в театры, наверное, приезжие сейчас ходят — Москва в состоянии анабиоза, стагнации. И эти лица, лица… Безрадостные, замкнутые на себя, без улыбок: в метро спускаешься — и страшно становится. Я скажу честно, у вас в Новосибирске я душой отдохнул, очень много вокруг людей с радостью в глазах, цельных, открытых. Реально, идёшь — и радуешься. Я не знаю, с чем это связано: может быть, у вас темп жизни немного другой и вам хватает времени посмотреть вокруг себя и порадоваться, но факт налицо — позитива у вас больше, чем в Москве. И то, что у вас открываются новые культурные центры и люди интересуются не только собой и политикой, — хороший знак. Новосибирск никогда не был провинцией, и сейчас это понятно, как никогда.

— Говорят, что у «писателя должна быть железная задница»: мол, нужно заставлять себя усидчиво писать тексты. Вы сейчас работаете над продолжением романа «Хроники раздолбая», как продвигается работа?

— Совершенно верное утверж­дение, для писателя важна самодисциплина. Но открою вам секрет — я не люблю писать и не считаю себя писателем. Если я работаю над текстом подряд три-четыре дня, то сразу начинаю депрессировать, мне нужны перерывы, иначе я превращаюсь в мрачного невротика — такой у меня психотип. Поэтому я работаю медленно.

— Зачем тогда пишете?

— Потому что у каждого человека есть определённая миссия в этой жизни. У меня — написать книги, которые ко мне приходят и просятся наружу. Я не могу не писать их. Закончу, начну заниматься тем, что люблю, — снимать кино. Меня часто спрашивают: кем я себя ощущаю больше — писателем или сценаристом? Так вот: ни тем ни другим. Я люблю кино, мне нравится процесс съёмок, общение, работа — в этом во всём есть особая атмосфера, которая увлекает меня.

— Давайте поговорим о российском кино. Насколько я знаю, вы большой нелюбитель артхауса и авторского кино…

— Верно, не люблю. Я считаю, что кино должно быть нескучным, зрительским — знаменем которого стал Стивен Спилберг, в его фильмах есть закрученный сюжет, героя сразу бросает в водоворот каких-то действий — это может быть перестрелка, это может быть погоня, это может быть затерянный ковчег или летающая тарелка. А то, чем занимается артхаус, я вообще не могу понять. Депрессивные поиски «настоящего я»? Пустые разговоры, многозначительные паузы, мрачнуха и безнадёга — вот главные критерии российского авторского кино. Если говорить про поиск смысла, то посмотрите «Полёт над гнездом кукушки». Глубочайшая картина, притом снята она как мейнстрим, чтобы зрителю всё было понятно. Я вообще поклонник американского искусства, которое всё-таки ведёт к позитиву, к покорению своих личных высот, посмотрите их фильмы, они как раз об этом. Может быть, «Малышка на миллион» выбивается из этой серии, но эта история о том, что случается с людьми, когда они не могут в силу каких-то причин идти по своему пути. Сейчас наступило время историй, и американцы в этом большие специалисты. Они и сериалы снимают как остросюжетные фильмы с захватывающей историей. К примеру, я очень люблю сериал «Очень странные дела»: атмосфера 80-х, дети гениально играют, история развивается — и отношения между героями тоже. Вот пример добротной американской истории. Или трилогия Нолана «Тёмный рыцарь» — прекрасный образец того, как историю о супергерое можно рассказать по-новому, не скучно, не примитивно, как первые фильмы о Бэтмене, где Джек Николсон играл, а увлекательно, серьёзно, смыслово. Да, я люблю такое кино — в жанре «триллер-
экшн» — и хочу такое снимать.

— А вы фильм «Аритмия» смотрели? Его вполне можно называть авторским кино, но там есть слепящий свет в конце тоннеля…

— Я ещё не смотрел, жена видела, ей очень понравилось.

— Успех фильма в прокате зависит ещё и от сценариста, коим вы и являетесь. Судя по количеству сериалов на ТВ, сценарис­тов в России хватает и в вашем цехе должна быть яростная конкурентная борьба…

— Сценаристов в России мало, поэтому наш профессиональный круг весьма узок, и борьбы в нём нет — всем работы с избытком хватает. Я не имею в виду тот контингент, который как под копирку строчит сценарии для сериалов канала Россия, это не сценаристы, а так… В нашей отрасли сразу видно профессионалов. И знаете, хороший писатель ещё необязательно хороший драматург или сценарист. Это очень разные вещи по структуре. Сценарий отличается от романа тем, что там чётко выстраивается структура. А в романе важна языковая ткань текста. На обе эти профессии я потратил много времени, чтобы хоть что-то понять о них, — сценарии учился лет семь писать. И сейчас эти профессии работают друг на друга. Мне приходилось читать немало романов, которые хорошо написаны с точки зрения стиля, но абсолютно рассыпаются драматургически. Сюжет проваливается, финал размазывается. Кстати, я вот столько лет потратил на свои профессии, но профессионалом себя назвать не могу. Недавно отправил несколько своих сценариев в 15 американских компаний, но нигде даже в полуфинал не прошёл.

Наталия ДМИТРИЕВА | Фото Валерия ПАНОВА

— Я мало читаю современных авторов, если честно. Потому что в большинстве своём они пишут обезличенным, типографским языком — «он пришёл, он увидел, он посмотрел». Когда ты любишь Томаса Вулфа и приходишь в дикий восторг от каждой его строчки — очень трудно любить современную литературу.

— Джоан Ролинг создала потрясающий мир — настоящую вселенную, где живут её герои. Но посмотрите, как схематично она выписала самих героев — они плоские, неинтересные, в них нет жизни и развития. И когда я слышу мнения, что Джоан Ролинг — вымышленное лицо, а на самом деле под её именем работает группа литераторов, то всегда смеюсь. У неё сухой, необразный язык.

— В детстве я написал сочинение, ну такое, чтобы учителю понравилось, там были фразы: «наша партия ведёт к счастью и единству», «мы верны заветам Ленина» — набор расхожих цитат. Отчим прочёл сочинение и пришёл в ужас. Он кричал: ты что, дебил совсем, такое писать?! И притащил мне какую-то поделку из ракушек: вот, говорит, садись и пиши про неё — всё, что в голову придёт. И я начал писать сочинение про эту поделку, и вдруг начало
рож­даться что-то живое, настоящее. Многие журналисты пишут, что после этого события я начал прозу писать и решил стать писателем. Не верно. Я просто понял разницу между мёртвым словом и живым.

— Нет никакой загадочной русской души, я не понимаю, почему в этот термин вкладывается столько смыслов. Есть особенности национального характера и только. Ну вот что вкладывается в это понятие?
Вечная депрессия и рефлексия из серии «тварь я дрожащая»? Тогда давайте говорить о таинственной душе француза или жителя Непала. Есть просто особенности речи, привычек,
образа жизни, которые присущи людям, живущим в определённой географической плоскости. Поэтому я не люблю авторское кино, там как раз речь идёт только о проявлениях этой
загадочной русской души.