Новосибирск и Новосибирская область: свежие новости, объективный анализ, актуальные комментарии

Анатолий СЫЧЁВ был последним председателем областного Совета народных депутатов, избранного в СССР, и первым председателем Совета депутатов в новой России.

Официальная делегация Совета Федерации в Германии. Слева направо: канцлер Германии Гельмут Коль, губернатор Тюменской области Леонид Рокецкий, председатель Совета Федерации, губернатор Орловской области Егор Строев, президент Башкортостана Муртаза Рахимов, глава Республики Коми Юрий Спиридонов и Анатолий Сычёв. 1997 год.

На время руководства законодательной властью НСО Анатолием Сычёвым (1992—1998) пришёлся, пожалуй, самый драматичный этап её истории. Попытки противостоять разрушительным реформам, проводимым федеральным центром, расстрел Верховного Совета в Москве и переход к Советам нового типа на местах — уже не представительным, а законодательным органам.

На встрече с журналистами «Ведомостей». 2008 год.

Хроники переходного периода

— Анатолий Павлович, в чём заключались ваши обязанности в Совете депутатов до того, как вы его возглавили?

— В областной Совет я пришёл в июле 1981 года, и меня избрали секретарём его исполкома. Так я и работал на штатной основе до января 1998 года, а потом ещё в одном созыве, до 2001 года, был рядовым депутатом.

Секретарь исполкома — это по сути начальник штаба законодательного органа. Это планирование работы Совета и его исполкома, работа с депутатами, постоянными комиссиями и комитетами, с низовыми Советами — от городских и районных до поселковых, проведение выборов в Советы всех уровней, начиная с Верховного. А ещё — организация внутренней работы исполкома.
В 1990 году начал работу областной Совет 21-го созыва. Четырёхлетний период выпал тяжелейший! Наша работа сводилась в основном к поиску путей сохранения дееспособности области и поддержку населения в условиях перехода к нерегулируемому рынку. А ведь в мире таких рынков нет нигде — нам же он был навязан. Этот же созыв был первым, 250 депутатов которого избирались на альтернативной основе. Кто-то избирался туда исключительно за счёт сплошной критики советского строя, при этом не имея никакого опыта принятия решений и не зная жизни, как, например, один третьекурсник физико-математического факультета НГУ. Коммунисты составили около трёх четвертей депутатского корпуса, образовалась также фракция «Демократическая ориентация» из 30 человек, в основном молодёжь. Они пытались продвигать в жизнь ту политику, курс на которую провозгласил президент тогда ещё РСФСР Борис Ельцин. КПСС ещё была у власти, но уже объявила, что влияние партии надо ограничивать, а государственными делами должны заниматься правительство и Советы. Первые секретари обкомов тогда в основной массе стали и председателями исполнительных органов власти, как и Виталий Муха. Но по сути возвращение к лозунгу «Вся власть Советам!» было скрытым походом против партии.

— Что в те дни особенно активно обсуждалось на сессиях?

— Например, сессия 30 октября 1990 года. Муха докладывает о новой тенденции: потребительских товаров и услуг предлагается на сумму в два раза меньшую, чем люди получают в виде зарплаты. У людей есть деньги, а покупать им нечего. А отсюда — рост «левой» торговли, рост цены. Так начинается переход к неуправляемому рынку. СССР ещё существует, но многие связи, на которых он держался, уже разорваны. Крупным предприятиям дано право создавать кооперативы и производимую в их рамках продукцию продавать кому хотят. Увеличивается разрыв в оплате труда между руководителями предприятий и рабочими. Переход к рынку требует серьёзной подготовки, а её-то как раз и нет. Но из Москвы нам говорили, что рынок сам разрулит все проблемы. На этой сессии мы утвердили концепцию перехода области к работе в новых условиях хозяйствования и самоуправления.

Следующая сессия — декабрь 1990 года. Тема — стабилизация и совершенствование работы органов социального обеспечения в условиях перехода к рынку: увеличение бюджетных ассигнований на решение проблем населения, строительство пансионатов для пенсионеров, госпиталей для ветеранов войны, жилья для всех нуждающихся. И все эти условия пытаемся создать на основе жалкого бюджета в два миллиарда рублей: сейчас, например, он составляет 110 миллиардов.

В июле встал вопрос о разделе собственности на государственную, областную и муниципальную. Мы в этом деле не были доками, но, привлекая специалистов, смогли в основном сделать всё правильно. Параллельно на наших глазах шла приватизация, но мы бессильны были что-то сделать — федеральные законы не давали нам никаких возможностей.

Через месяц — ГКЧП. Российский премьер Силаев присылает нам телеграмму: объявить всеобщую забастовку в области в знак протеста против «путчистов». Представляете — остановить вообще всё? Перестать выпекать хлеб, возить людей на работу, принимать рожениц в роддомах? Часть президиума Совета говорила: это же премьер, поручения правительства надо выполнять! Но большинством голосов мы отказались объявлять забастовку.

В ноябре 1991 года обсуждали экологическую программу области, меры по реализации экономических реформ Ельцина. А уже через неделю облисполком прекратил работу, уступив место администрации области. Возглавил её Муха. Вскоре председателем областного Совета избрали меня.

Уже в январе 1992 года встал вопрос о первоочередных мерах по социальной поддержке малоимущих слоёв населения в период либерализации цен. Часть предприятий уже не является государственными. Совет идёт на вынужденную меру: выявить всех нуждающихся и рекомендовать предприятиям и организациям установить за счёт собственных средств дополнительные социальные гарантии работающим и членам их семей. Тогда же заслушали отчёт облпотребсоюза об организации торговли на селе и нашли способ поддержать потребсоюзы из бюджета. Когда проголосовали за это решение, все присутствующие на сессии представители районных и городских потребительских обществ встали и зааплодировали. Так важны была для них даже незначительная поддержка и внимание.

Точно так же мы были вынуждены помогать из бюджета промышленным предприятиям, где люди по пять месяцев сидели без зарплаты. Главное было — спасать экономику и людей, не давать поднимать бунты. А для этого приходилось идти к людям и прямо объяснять им текущее положение: что есть, что мы делаем, а чего сделать не можем. И нам удалось сделать так, что люди нас поняли.

— Любые трудности легче преодолевать сообща, ведь именно тогда и родилось «Сибирское соглашение»?

— Да, так и было. В 1990 году на встрече руководителей исполнительных органов Советов сибирских областей и республик мы решили регулярно советоваться по разным вопросам. Кое-кто тогда вообще говорил, что в случае объединения сибирских регионов мы можем существовать независимо от остальной России: Кузбасс — это уголь, металл и химия, Алтай, Омская и Новосибирская области — хлеб и так далее. Одно время нас поэтому чуть ли не объявляли сепаратистами, хотя, конечно, ими мы не были. А вот реальные проблемы действительно решали. Где-то было плохо с мукомольными предприятиями и муку возили туда из других регионов — мы решили вопрос с мельницами. Где-то не могли решить проблемы с водой — мы и с этим справились. Стоило одному из руководителей регионов сообщить остальным, что у него ЧП — все вместе принимали меры. Для обсуждения бюджетных процессов приглашали на наши встречи заместителей министров финансов, экономики и других. Серьёзные задачи решали только консенсусом, и при этом «Сибирское соглашение» не было надстройкой над субъектами Федерации. Просуществовало оно практически до создания Сибирского федерального округа, продолжало работать и при первых двух полпредах.

«Смертный приговор»

— Как получилось, что именно Новосибирская область стала одним из центров противостояния действиям президента Бориса Ельцина в сентябре-октябре 1993 года?

— Тогда обстановка в стране накалилась до предела, а поведение Ельцина стало совсем нетерпимым, особенно когда он подписал 21 сентября указ № 1 400. Этим указом президент распускал съезд народных депутатов и Верховный Совет, урезал полномочия представительных органов регионов, а городские, районные и поселковые Советы вообще прекращали работу. Указ вызвал возмущение во многих территориях. 29 сентября мы собрали представителей Бурятии, обоих Алтаев, Хакасии, Тывы, Красноярского края, Амурской, Иркутской, Кемеровской, Новосибирской, Омской и Томской областей и приняли заявление с требованием от Ельцина немедленно прекратить антиконституционные действия, отменить пресловутый указ и восстановить конституционную законность. В случае невыполнения этих требований пригрозили перекрыть Западно-Сибирскую железную дорогу. Обратились также ко всем субъектам Федерации и парламентам стран мира. Конечно, мы понимали, что перекрыть Запсиб нам не дадут силы МВД и ФСБ. Но уже через два наше требование стало известно в Москве, и премьер-министр Виктор Черномырдин отправил к нам своих представителей, и о чём-то мы смогли договориться. Например, о поставках кое-каких материалов, выделении денег на выдачу зарплат по некоторым предприятиям, железные дороги получили указания незамедлительно предоставить нам вагоны для поставки продовольствия в нуждающиеся регионы, например, муки из Алтая в Якутию.

Тогда же мы приняли решения, за которые мне до сих пор не стыдно, — не выполнять указ президента, главе администрации Виталию Мухе руководствоваться Конституцией, законами и положениями, утверждёнными представительным органом. 5 октября Ельцин свои указом снял Муху с поста. Кстати, это он уже пытался сделать весной 93-го — отправить в отставку Муху и его иркутского коллегу Юрия Ножикова. Но нам удалось спасти обоих глав: собравшись на совещание в Москве перед съездом, мы вытребовали к себе Ельцина, Хасбулатова и Черномырдина и добились отмены указа. Ельцин тогда сказал: «Я достойно накажу тех, кто подсунул мне этот указ на подпись!».

А в Совет тогда же в октябре пришла шифрограмма от президента с требованием отменить все наши решения и самораспуститься. И тут меня взяла такая злость: какое он имеет право требовать это от тех, кого избрал народ? В таком же духе я написал ответ, передал его шифровальщице, а она говорит: «Не буду передавать его в таком виде!». — «Почему?» — «Да вы же себе смертный приговор подписываете!». Я собрал председателей комитетов, рассказал им коротко о шифрограмме, о своём ответе и сказал: «Если хотя бы один со мной не согласен, собираем сессию и снимаем меня с должности председателя». На несколько секунд наступила мёртвая тишина. Потом председатель комитета по экономической реформе Александр Кисельников говорит: «Мы согласны». И тут же подхватили все: «Согласны!».

В итоге нас объявили «мятежным» Советом. Парадокс: ведь мятежники — это те, то действует против закона, а мы как раз боролись за его соблюдение. Мы стали известны, в Новосибирск поехали журналисты не только со всей России, но и из других стран. Мне особенно запомнились несколько. Руководитель группы австралийских журналистов по фамилии Маркс. Русскоговорящая девочка из Бразилии — потом выяснилось, что её дедушка был русским. Американец, который пытался в беседе затолкать меня в прокрустово ложе установки, что мне якобы не нравится Ельцин как человек. На что я ответил: «Ничего у вас не получится, мы люди зрелые, самостоятельные. И нам не Ельцин как человек не нравится, а действия господина президента!».

Прошло уже много лет, но и теперь я могу сказать, что поступили мы тогда правильно и обоснованно. Мы сохранили спокойствие в области и любые попытки центра толкнуть нас на какие-то неразумные действия не увенчались успехом. При этом действовали в одной упряжке с администрацией, здесь у нас не было с Виталием Мухой никаких расхождений, и он тоже не считал себя виновным.

У суверенитетов есть предел

— Вы принимали участие в составлении и подписании Федеративного договора. Расскажите, как шла работа над этим документом.

— «Берите суверенитета столько, сколько проглотите», — сказал Ельцин, как только стал президентом. А кто мог прежде всего этим воспользоваться? Конечно, национальные республики, причём крупные. Сразу подняли головы националисты в Татарстане, очень горячо откликнулась Якутия. Тыва в своей новой конституции записала, что может иметь свою армию. И мы понимали, что если не принять срочных мер, этот поход за суверенитетами приведёт к разрыву всех экономических связей. Никто не будет выполнять своих договоров, прекратятся поставки, будет полнейший коллапс. Представителей сибирских территорий — наших коллег из Красноярска, Иркутска, Томска — поддержали в нескольких регионах Центральной России, в частности, Владимирской области. Мы договорились о встрече, собрались в Москве и решили прежде всего определить, что должна делать Федерация, что — её субъекты, а что надо делать совместно. Этот материал и сели писать — с чистого листа. При том, что большинство из нас даже не были юристами — это позднее я стал кандидатом юридических наук. Но зато мы хорошо понимали, что надо делать. За две недели набросали какую-то схему, потом попросили в Верховном Совете, чтобы там посмотрели нашу работу, высказали по ней своё мнение и при необходимости подключились. Так и было сделано. Основные направления были одобрены, мы сделали заготовку договора, распечатали её и разослали во все субъекты, получив потом оттуда ответы с одобрением или неодобрением. Так и родился этот договор, подписание которого состоялось 31 марта 1992 года. Причём последние правки были внесены туда уже в день подписания.

На подписании присутствовали Ельцин, Хасбулатов, главы исполнительной и представительной власти всех регионов — от нашей области Муха и я. Не подписали договор только Татарстан, Чечня и Якутия. И уже на церемонии подписания стало понятно, что «разборам суверенитетов» наконец-то поставлен серьёзный заслон: пора останавливаться и начинать работать. Это был очень серьёзный политический шаг, и я горжусь, что принимал участие в этом процессе с самого начала. Практически Федеративный договор потом вошёл в наш проект Конституции, правда, тот наш труд оказался напрасным и был выброшен в корзину. Конституцию написали совсем другие люди.
После принятия 12 декабря 1993 года Конституции часть Советов самораспустилась, часть работала малыми составами — не более пяти процентов от всех депутатов. Наш Совет был один из немногих, которые продолжали работать до конца срока полномочий в полном составе, до выборов 1994 года, и единственным в стране, который за десять дней до выборов 1994 года провёл полнокровную сессию с подведением итогов работы и принятием обращения к гражданам области. Выборы в областной Совет депутатов шли сложно: из 48 депутатов сразу удалось избрать только 34, потом шесть раз в течение года назначали довыборы, прежде чем избрали всех. А пока работали неполным составом, даже были вынуждены принять закон о том, чтобы установленное число депутатов считать равным 34 — иначе не смогли бы принять ни один закон вообще.

Рождение законов

— Кстати, о законах. Тогда ведь региональных законов практически ещё не было, то есть областной Совет начинал работу над ними практически с нуля. Как вы накапливали первоначальный опыт?
— Нам повезло: мы опирались на науку. Тогда ещё был жив академик Коптюг, с ним у нас были хорошие деловые контакты и по любому нашему обращению он рекомендовал нам учёных из СО РАН. Опирались на советы специалистов с предприятий и организаций. Ну и депутаты оказались настырными, тем более что около 12 человек было переизбрано из предыдущего созыва. Меня избрали председателем Совета легко, хотя выборы были альтернативными.

Наверху тогда бытовало мнение: пока не принят федеральный закон, субъект не имеет права принимать свой закон. А как тогда жить, если законов нет? И тут нам помог Конституционный суд, который по нашему запросу принял однозначное решение: субъект вправе принимать свой закон, независимо от того, есть федеральный или нет. Но если после принятия федерального закона в региональном обнаружатся с ним расхождения — местный закон надо приводить в соответствие с федеральным. И мы стали создавать законы. Нам помогали институты законодательств Москвы, Воронежа и Иркутска. Администрация области сначала оставалась в стороне по принципу: «Вы же законодатели, вы и делайте законы». Но месяца через три-четыре мы привели её в чувство, объяснив, что это исполнительная власть должна быть основным разработчиком законов, как это принято в мире. А наше дело — высказывать свои мнения при совместной работе. Тогда дело пошло быстрее. Создали комиссию, сопредседателями которой стали мы с главой обладминистрации Иваном Индинком. Приняли законы о том, как должны формироваться и действовать органы власти, как формировать бюджет, закон о налогах — словом, законы, крайне необходимые, чтобы область жила, её экономика действовала, решались социальные проблемы. По количеству, правда, законов мы приняли меньше, чем последующие созывы. Приняли и Устав области — позднее, чем в других субъектах. Каждая его строчка рождалась в бою. Получился он хороший, но в дальнейшем менялся скорее в сторону ухудшения, что навязывалось федеральным центром.

Параллельно мы пытались решать вопросы взаимодействия с федеральным центром, воздействуя на правительство, чтобы там меньше занимались демагогией о том, что рынок всё расставит по своим местам, а действовали как надо. И чего-то добивались, особенно после 1996 года, когда я и снова возглавивший область Виталий Муха вошли в Совет Федерации. По нашим обращениям и обращениям «Сибирского соглашения», в частности, было принято постановление Совета Федерации от 11 июня 1997 года в отношении основных направлений бюджетной политики на 1998 год и налоговой реформе.

Вместо послесловия

— Чем вы занимаетесь сейчас?

— С 2010 года я полный пенсионер. Занимаюсь дачей, выращиваю на ней всё, что можно вырастить в Сибири, — огурцы, помидоры, лук, чеснок, морковку, кабачки. Разве что за виноград не берусь — слишком это хлопотно. Ну и посещаю мероприятия, когда получаю приглашения. Считаю, что за пятьдесят лет моего трудового стажа, начиная с мастера на «Сибсельмаше» и до преподавателя кафедры конституционного права нашей Академии госслужбы, я вложил достаточно много сил во всё, что делал для Новосибирской области.

Виталий СОЛОВОВ | Фото Виталия МИХАЙЛОВА и из архива Анатолия СЫЧЁВА