Новосибирск и Новосибирская область: свежие новости, объективный анализ, актуальные комментарии

За любыми переменами всегда стоят жертвы — театр «Старый дом» готовит современную трактовку пьесы Хайнера Мюллера по роману Фёдора Гладкова «Цемент».

Премьера состоится 19 и 20 марта. Пьесу крупнейшего немецкого драматурга последней четверти ХХ века Хайнера Мюллера, изменившего европейский театр, но малоизвестного в России, ставит режиссёр Никита Бетехтин. Выпускник ГИТИСа, ученик Леонида Хейфеца, в 2018 году с отличием закончил магистратуру Школы-студии МХАТ. В «Старом доме» он уже ставил — пьеса Дмитрия Данилова «Серёжа очень тупой». Спектакль «Цемент» станет всероссийской премьерой, поскольку до сих пор репертуарных спектаклей по этой пьесе в России не ставили — только в формате читок, эскизов и единоразовых показов. Мы встретились с режиссёром в разгар репетиционного процесса и расспросили его, о чём будет спектакль.

— Никита, «Цемент» — материал непростой, до некоторой степени жёсткий. Как вы решились?

— Этот спектакль вырос из эскиза на лаборатории «Актуальный театр» в 2018 году. И когда театр предложил на выбор больше 30 пьес, в том числе «Цемент», мне показалось, что из тех текстов этот самый интересный. Это один из самых сложных материалов, который я когда-либо делал. Мы усердно работаем сейчас над тем, чтобы эта пьеса откликнулась у зрителя.

— Судя по анонсу, это будет какой-то особенный язык, пластика.

— Верно. Этим занимается с артистами режиссёр по пластике Игорь Шаройко, режиссёр-хореограф и актёр «Гоголь-центра». Но сам спектакль не будет пластическим, нам просто нужно выбрать точную манеру движения, потому что пьеса статична. При этом она состоит из баталий, корни которых в античной драме. И это своего рода театр идей, театр дискуссий. Для нас важно, чтобы зритель следил не только за историей, но и за мыслью, выбирал ту или иную сторону. Немецкий театр вообще очень любит остросоциальные и политические темы. Там что ни реплика, то лозунг. И это борьба за аудиторию.

— Время действия — 1920-е, закончилась Гражданская война, свой роман Гладков написал в 1925-м, а пьесу по нему Мюллер пишет в 1977-м. Мы же живём на век позже. Как сделать этот материал современным?

— На самом деле иногда волосы на голове шевелятся от того, как какая-то реплика попадает в сегодняшнее время. Сто лет прошло, и оказывается, что есть вещи, которые нас до сих пор ещё очень сильно волнуют. По меркам истории — срок небольшой, поэтому и темы не исчерпаны, и уроки ещё не усвоены.

— У Мюллера Глеб Чумалов — главный герой «Цемента» — это новый Одиссей. Но Пенелопа здесь явно не дождалась своего героя.

— Мюллеру интересна роль женщины вообще: раба ли она своего мужа или она полноправный боец. Но главный в спектакле всё-таки Глеб Чумалов. В любой кризисный момент общество ждёт мессию, лидера, человека, который придёт и решит все проблемы. Так, в Великую депрессию рождается Капитан Америка, в эпоху угнетения евреев — надежда на мессию, который придёт и спасёт. Знал ли сам Гладков, что найдёт в его романе Мюллер? Во-первых, он находит там античный конфликт, а во-вторых — материал для себя, чтобы развернуть трактат о герое. Он вводит также ряд инородных героев. Миф о Геракле, который выходит на битву с Гидрой. В романе Гладкова мы ассоциируем Геракла с Чумаловым, гидрой для него становится бюрократическая машина, с которой он борется для того, чтобы восстановить завод. А что эта история для нас сегодняшних? Можно ли убрать весь снег на улицах этого города? Сегодня и на Красном проспекте сразу за площадью Калинина можно сломать ноги. Найдётся ли человек, который выйдет с лопатой и подобно Гераклу станет чистить эти авгиевы конюшни. Мы ждём героя. Наше общество затаилось в великом ожидании. Так что эта пьеса очень непростая. 

— Всегда интересен материал вокруг постановки, который изучает режиссёр. Что смотрите и о чём говорите с артистами?

— Мне важно, чтобы они заболели этим текстом, потому что бессмысленно произносить его иронически. Это нужно делать с максимальной верой. Что нам осталось от наследия коммунизма? Фильмы «Коммунист», «Чапаев» — когда я смотрю их, вижу людей, которые верили в то, что строят новую страну. Много ли сегодня людей, которые во что-то верят и готовы отстаивать свою веру? Есть те, кто верит в Бога, — их немного. А верит ли сегодня большинство в страну или в город, в котором живёт? Верит ли в своё будущее? Мы же сомневаемся во всём, поэтому и появляется ирония в тексте. И это большой вопрос — во что верит моё поколение.

— Хотели бы быть таким героем?

— Да, но во мне этого нет, я лишь режиссёр, который может ставить вопросы в театре и разговаривать с аудиторией — не больше. Этот спектакль про людей, которые могут менять реальность. Но они всегда сталкиваются с человеческой природой — страхом, ленью, инертностью, «властью живота», как говорят герои этой пьесы. Кто победит: завод или власть живота? Второе — потому что нечего есть. И сегодня у нас в стране 25 процентов людей живёт за чертой бедности. Четверть населения вынуждена думать о пропитании для себя и семьи. Мы заняты производством выживания. Отсюда и озлобленность, и усталость. И должен появиться человек, который будет с этой природой сражаться. Мы все так хотим лучшего в стране, но никто не стремится взять лопату и убрать снег.

— Эскизы сценографии навеяны футуризмом. Это некий посыл в будущее?

— Да, тут и супрематизм, и искусство 1910—1920 годов. Александр Мохов предложил очень интересную конструкцию. Это стена-трансформер, которая живёт по своим законам. Я с такой конструкцией не сталкивался, и, насколько знаю, никто в российском театре ещё не сталкивался. Так что мы находимся в поле эксперимента. И если сценография условна, то костюмы художник Алексей Лобанов создаёт по фотографиям 1920-х — с предельной исторической точностью.

— Новосибирск называет себя городом авангарда. И Эль-Лисицкий ассоциируется на западе с нашим городом, хотя он здесь никогда не был, — книгу воспоминаний о нём вдова писала именно в нашем городе. Кроме того, в 1920-е годы Новосибирск  формируется как центр конструктивизма.

— Мне кажется, неслучайно эта пьеса ставится в Новосибирске, в каком-то другом городе она, возможно, не состоялась бы вообще. Когда я приехал работать над эскизом, у меня ещё были сомнения, но они скоро развеялись. Дело было в апреле, снег растаял, и весь город стоял в пыли. Потом коллега Михаил Патласов поставил спектакль «Пыль». Я смотрел на город — он был покрыт толстым слоем серой пыли, как цементом. И его здания выглядели как похороненные под вулканической пылью.

— Советские Помпеи?

— Был такой образ, когда я ещё не знал этот город. Я гулял по улицам и зашёл в какой-то двор, там стоял огромный бюст Ленина, и это выглядело как киношная декорация. Вроде бы прогрессивный город, столица Сибири, имеющий метро и большое количество театров, причём известных на всю страну. Какую бы оценку мы ни ставили советской эпохе и разным её периодам, мы до сих пор разгребаем это прошлое. Невозможно разрушить старое и построить новый город, уютный и расположенный к человеку, без того, чтобы не принести что-то в жертву. В Москве это происходит, потому что там есть огромный ресурс, кажется, что все деньги сейчас там. В Новосибирске такого ресурса нет, а, может быть, нет такой потребности, нет желания что-то менять. И нужен какой-то Чумалов — фанатик, герой, который сможет это сделать через препятствия и сопротивление тех, кто не желает перемен. И я не знаю, кто разомкнёт этот круг. В этом и есть наше рассуждение — какую страну мы оставляем нашим детям. И самое главное — нахожу ли я собственную ответственность за то, что происходит в моей стране. Или я отдаю эту ответственность некоей политической силе.

Марина ШАБАНОВА | Фото Валерия ПАНОВА