«Больно каждый раз»
С какими проблемами сталкиваются дети и каким опасностям они подвергаются? Об этом — Уполномоченный по правам ребёнка в Новосибирской области Любовь ЗЯБРЕВА.
— Любовь Михайловна, вы занимаете этот пост больше трёх лет. С чего начиналась ваша работа?
— Главная идея образования института Уполномоченного — создание дополнительного уровня защиты детей. Но это не единственный уровень, их несколько, и они должны работать слаженно. Поэтому первое, с чего я начала, — выстраивание отношений со структурами власти, которые занимаются тем же самым. До утверждения на эту должность я работала заместителем министра социального развития, сохранились все связи, я осталась в составе коллегии министерства, в комиссии по делам несовершеннолетних. У меня есть возможность высказывать свою точку зрения. Точно так же у меня сложились хорошие партнёрские отношения с министерством образования. Это очень помогает.
Много внимания уделяла налаживанию взаимоотношений с огромным количеством федеральных структур: прокуратуры, ГУ МВД, Следственного комитета, ГУФСИН, МЧС, службы судебных приставов. Было очень приятно, что везде я встретила полное понимание и обещание всемерной поддержки. Несмотря на то, что обращаться к ним приходится с неприятными вопросами, которые касаются случаев, когда что-то не исполняется в отношении ребёнка. Например, алиментные обязательства: граждане часто жалуются на то, что судебные приставы недостаточно предметно и системно работают в этом направлении. И я ни разу не услышала от этих ведомств, что я обратилась не по делу, что они не обязаны мне содействовать. Мы наладили взаимоотношения, постоянно обмениваемся информацией, меня это очень поддерживает и вооружает.
— Как строится ваш рабочий день?
— Самое первое дело утром — просмотр ежедневных сводок всех служб, чтобы узнать, фигурируют ли там дети, есть ли вероятность нарушения их прав. Мои помощники постоянно мониторят СМИ — иногда журналисты о чём-то узнают раньше других, и я стараюсь за этим следить. И ежедневно, это как закон, рассматриваю обращения граждан. Когда у меня вся текущая картина складывается, я смотрю, по каким делам нужно направить обращения в соответствующие ведомства, а какие требуют немедленного вмешательства. Если такие есть, сразу выезжаю на место. Например, если речь идёт о жестоком обращении с ребёнком. Я связываюсь с работающими на местах органами профилактики, соцзащиты, приглашаю разбираться вместе. Как правило, они приезжают и работают вместе со мной.
Недавно мы выезжали в Первомайский район, поступила жалоба, что десятилетнюю девочку бьёт отец. Мама у неё умерла, живёт она в семье с отцом и мачехой. В школе учителя подтвердили, что девочка не очень стремится после школы идти домой, она вполне контактна, но старается больше времени проводить у подруг. Замечали синяки и ссадины, в разговоре выяснялось, что её наказывает отец. Когда я всё это узнала, сразу предъявила претензии органам опеки и попечительства — почему они не реагировали на ситуацию. И выехала по адресу.
Знаете, несмотря на то, что каждый день сталкиваешься с тяжёлыми ситуациями, всё равно каждый раз больно это видеть. Мне показали, как живёт девочка, и я была сражена: маленькая кухня, здесь же готовят еду, здесь же живёт собака бойцовской породы. Какое-то ободранное кресло, где она спит. А комната закрыта на ключ. Там живут отец, мачеха, их ребёнок. Я попросила — мне открыли. Чисто, полный порядок, у ребёнка есть всё необходимое, включая стол для занятий, хотя младшая в школу ещё не ходит. А старшую сюда не пускают, потому что она примеряет вещи, украшения мачехи. Но это же ребёнок, девочка! Кто из нас в детстве не примерял содержимое маминой шкатулки? Если она чем-то злоупотребляет, ей надо объяснять, но не побоями же. Осталось очень гнетущее чувство. По результатам проверки возбуждено уголовное дело, с отцом работают органы опеки. Он признал, что так воспитывает дочь, потому что по-другому не умеет.
Ещё пример. Выезжала в Черепановский район, обратились мама и бабушка девочки. Она отказалась ходить в школу. Выяснилось, что над ней издевались старшеклассницы, заставляли её раздеваться и плясать перед ними. К сожалению, тут я столкнулась с абсолютным формализмом со стороны школы. Меня откровенно поразило, что там явно недооценивали происшедшее. Что, мол, такого случилось? Как можно не понимать — это же унижение, это психологическая травма на всю жизнь. А что эти девицы дальше придумают? Разбиралась комиссия, подключали психолога из Новосибирска, сейчас девочка снова учится.
Конечно, большая проблема — пьянство родителей. Все слышали о трагедии в Сузунском районе, когда в ночь с 31 декабря на 1 января замёрз двухлетний ребёнок. Утром его нашли на крыльце дома бабушки. Семья стояла на учёте, оба родителя пьющие. Вот и в ночь на Новый год выпили, ушли домой, а ребёнка оставили ночевать у бабушки. Та заснула. Ребёнок вышел ночью на улицу, дверь захлопнулась, не смог открыть. И ребёнок погиб. Сейчас делом занимается Следственный комитет. Я была у родителей, мать не смогла со мной говорить, с отцом пообщалась. Видно, что он сильно переживает, может хоть эта трагедия заставит изменить образ жизни.
— Бывает ведь и по-другому, когда дети — не пострадавшие, а совсем наоборот…
— К сожалению, так. Можно вспомнить страшный случай в Усть-Таркском районе, когда подросток убил свою приёмную мать. Я ездила разбираться. Выяснилось, что женщина предъявляла к ребёнку очень жёсткие требования — она хотела как лучше, думала, это поможет ему стать успешным. И, возможно, в чём-то перегнула палку, переоценила его возможности. У него накапливался протест, страх не соответствовать. И когда она начала с него в очередной раз что-то требовать, он не выдержал, ударил её битой.
Изучая ситуацию, я пришла к выводу, что у нас нет практики ведения социальной истории детей-сирот, детей, оставшихся без попечения родителей. Их на всём пути до совершеннолетия должна сопровождать неформальная история, отражающая уровень социального самочувствия. Это дело органов опеки, служб сопровождения приёмных семей. Ещё одна проблема — приёмным родителям не вменяется в обязанность обращаться за помощью, когда что-то не получается. А может, им и не надо ждать, а с самого начала постоянно консультироваться. А они боятся: дескать, если я сейчас начну ходить за советами, решат, что не справляюсь, и ребёнка заберут. Если бы мама вовремя посоветовалась с опытными людьми, трагедии бы не произошло.
Сейчас в СИЗО находится девочка, которую я планирую посетить, одна из группы, совершившей разбойное нападение на семью. Собираюсь проверить, как соблюдаются её права.
— Вы в своём годовом отчёте затронули тему содержания в СИЗО новорождённых…
— В 2016 году было три мамы, которые с новорождёнными детьми оказались за решёткой, в СИЗО. Двое родили там, одна попала туда уже с ребёнком. Я выезжала туда по обращению родственников одной из мам, что там плохо организовано питание детей. У нас в ГУФСИН нет специальных помещений для женщин с детьми, не предусмотрено. Тем не менее, там пошли навстречу кормящим мамам, не разлучая их с новорождёнными, нашли возможность обеспечивать питание. Но тут большой вопрос: а что в интересах детей? Здесь ребёнок как будто вместе с мамой отбывает наказание. Прогулки строго регламентированы, условия, прямо скажем, не санаторные. Поэтому я направила в ГУФСИН заключение, где подробно расписала, что необходимо обеспечить, чтобы оставить ребёнка с матерью. В противном случае его надо передавать под временную опеку родственникам, предлагать другие варианты. Потому что, даже очень душой сочувствуя мамам, я думаю, если нет условий, нельзя ребёнка оставлять. Всё должно быть в его интересах.
Иногда матери используют детей как инструмент для манипуляции. Я выезжала в колонию-поселение в Колыванском районе, там отбывала наказание за ДТП мама с новорождённым малышом. У меня, откровенно говоря, не сложилось впечатления, что она прямо не смогла бы жить без этого ребёнка. По-моему, она его использовала в большей степени для того, чтобы получать какие-то дополнительные блага, как инструмент, чтобы улучшить условия пребывания. Хотя у неё здесь мама и муж, которые вполне могли взять маленького домой.
— Сложная и тяжёлая тема — преступления против половой неприкосновенности детей.
— Эта преступность, как мне кажется, с улицы уходит в дом, в семью, и носит латентный характер, она скрыта, потому что пострадавшие далеко не всегда предают это огласке. Хотя статистика подтверждает, что здесь есть неблагополучие. Самое омерзительное, что увеличивается количество пострадавших малолетних девочек и число таких случаев в семьях.
— Отчимы?
— И отчимы, и, что в голове не укладывается, отцы. В прошлом году была история, которая меня просто потрясла. Были на приёме мать и её взрослая дочь, у которой уже есть свой ребёнок. Мать когда-то вышла замуж, уже имея ребёнка, в браке родилась вторая дочь, сводная сестра старшей. И выяснилось, что в течение долгих лет этот мужчина насиловал сначала падчерицу, потом, когда подросла младшая, собственную дочь. И всё оставалось скрыто, пока он не начал домогаться своей восьмилетней внучки, ребёнка выросшей падчерицы. И тут дочери не выдержали: старшая позвонила сводной сестре, и они написали заявление.
— А почему не раньше?
— Мать сдерживала. Очень, к слову, внешне симпатичная женщина, занимается бизнесом вместе со своим, с позволения сказать, мужем. Не хотела выносить сор.
Такие случаи показывают, как важно, чтобы, если возникают какие-то подозрения — в школе, у соседей, у родственников, они не отгоняли их, а обращались в нужную инстанцию. Здесь лучше перестраховаться.
— Как соблюдаются права детей с ограничениями по здоровью?
— У нас 8 тысяч детей-инвалидов, из них более 5,5 тысячи учатся в школах. Кроме того, в числе школьников — около 4,5 тысячи детей с ограниченными возможностями здоровья. Они учатся и в коррекционных, и в общеобразовательных школах. Сейчас мы обязаны обеспечить обучение детей с любыми ограничениями в обычной школе. Хотя не все ещё школы работают по программам инклюзии, но эта тема активно развивается у нас в области. Однако и в прошлом, и в позапрошлом году поступали обращения и от родителей обычных детей, и от педагогических коллективов, что эти особые дети не всегда вписываются в процесс. Они могут вести себя неадекватно и на уроках, и на переменах, мешают работать остальным. Когда выезжаешь в школу и начинаешь разбираться, понимаешь, что пути могут быть разные. В исключительных случаях мы рекомендуем родителям всё хорошо обдумать и, возможно, перевести ребёнка либо в специальную школу, либо на домашнее обучение — как раз в интересах самого ребёнка, раз он сам от этого страдает. Но я вижу: в школе не всё исполняется по отношению к таким детям. Им необходимо сопровождение, у них должен быть тьютор, специальная индивидуальная программа. Не все педагоги обучены нюансам работы с такими детьми, они к этому не привыкли. Это особенные дети и подход к ним должен быть особенным.
Есть ещё проблема получения профессии. То, что предлагает таким детям минтруд, не всех родителей устраивает. Они хотели бы большего. Но кто-то способен на большее, кто-то нет, здесь важно соразмерить возможности и желания этого ребёнка. Сейчас у нас за общее и профессиональное образование отвечают разные министерства. Я предложила создать рабочую группу, где бы мы все вопросы обсудили на межведомственном уровне. Чтобы минобразования и минтруд объединились и совместно с руководителями коррекционных школ, родителями и общественностью вместе нашли какой-то консенсус. То, что нужно расширить перечень профессиональных заведений для этих детей, очевидно. То, что перечень профессий нужно расширить, — тоже очевидно. Нельзя всех сделать, допустим, парикмахерами или садовниками. Но в то же время для тех, кто хочет получить такие профессии, условия должны быть созданы. Поэтому сегодня на повестке — более активное внедрение инклюзии в профтехобразование. Сейчас создан центр, который будет работать по методическому сопровождению таких детей в профессиональном образовании. Речь может идти и о квотировании мест, и о расширении перечней профессий и учреждений. Это проблема не только нашего региона, а России в целом.
Татьяна МАЛКОВА | Фото Валерия ПАНОВА
ПРОБЛЕМА
— Как обстоят дела с жильём для детей-сирот?
— Когда я ещё начинала работать, одна из первых поездок была в микрорайон Весенний, где для сирот построили хорошее жильё. У кого-то всё было хорошо. Встречалась с молодыми семьями — они, кстати, стараются соединяться друг с другом. Ребята налаживают свою семейную жизнь, обустраивают дом. Но столкнулась и с другим. Дело в том, что тогда ещё не было закона о жилье по социальному найму, и его передавали в собственность. И тут же появлялись мошенники, обманом отбиравшие квартиры у совершенно неопытных в социальном плане ребят. Не раз было — звонишь в квартиру, а там совсем другие люди. Сейчас социальным наймом мы это смогли пресечь.
Была в Тогучинском районе. Построен хороший дом, но тут сами жильцы «постарались» — состояние, до которого они его довели, просто ужасное. Конечно, им требуется постинтернатное сопровождение, чтобы научить самому элементарному. В Коченёвском районе в уже сданном доме возникают проблема за проблемой — и с теплотрассой, и с водопроводом, и с фундаментом, вплоть до того, что на стенах плесень появилась. А ребята там живут неплохие, более приспособленные, многие семьями.
Ситуация сегодня тупиковая в целом по стране. У нас в области 5 503 человека из этой категории имеют право на получение жилья. Из них 3 501 уже достигли 18 лет. При этом в 2016 году обеспечили жильём всего 299 человек.
В соответствии с обязательствами в рамках полномочий 70 процентов средств на это должен вносить федеральный бюджет, 30 процентов — областной. Но федеральные деньги в нужных объёмах не поступают. Расходы областного бюджета на 2017 год увеличены — заложено 310 миллионов. А федеральных — только 156 миллионов, что никак не тянет на 70 процентов.
БЛИЦ-ОПРОС
- Лучшее место на земле — это… Новосибирск.
- Для меня символ России — это… любовь.
- Считаю несправедливым… унижение тех, кто слабее.
- Я никогда не сделаю… подлость.
- Своей главной отрицательной чертой характера я считаю… чрезмерную эмоциональность.
- Своей главной положительной чертой я считаю… готовность всегда идти навстречу.
- Я не понимаю… когда люди умышленно делают друг другу плохо.
- Больше всего в людях я ценю… честность, справедливость.
- Когда засыпаю, я думаю про… про работу и про семью.
