Женщина с легендой
Профессиональное сообщество назвало её лучшим журналистом Новосибирска в 2015 году, её сюжеты собирают в Сети сотни тысяч просмотров.
«Сама я не провожу расследований, нет такой возможности, поэтому пользуюсь открытыми источниками. Моя авторская оценка, подача и переосмысление фактов могут вызывать неудовольствие, но я имею право распространять собственное мнение».
По ямам и столбам
— Мария, судя по тому, что ваш папа, Эдуард Левин, был известным учителем музыки, создателем и руководителем уникального детского оркестра, а само детство проходило в Академгородке, жизненный старт был высоким?
— Академ, наверное, всем даёт хороший начальный старт, в силу того, что там особая атмосфера, особые отношения между людьми. Учитывая, что папа музыкант, а мама — художник-керамист, дома царила творческая атмосфера. У папы всё время были концерты, я практически с рождения болталась по оркестровым ямам, после, естественно, меня отдали в музыкальную школу, но из этого ничего хорошего не получилось.
— Какой инструмент осваивали?
— Сначала фортепиано, потом флейту. И в оркестре я поиграла, но меня выгнали, и не только оттуда. Хороший старт смазывал мой дурной характер — чрезвычайно активный.
— Хулиганистый мальчишеский?
— Верно, абсолютно мальчишеский. Меня отовсюду выгоняли — из больниц, санаториев, детских лагерей. Из оркестра выгнали за то, что на гастролях в Красноярске, пока девочки готовили, я уговорила мальчишек пойти на знаменитые столбы, забраться-то мы забрались, а спуститься обратно не смогли, нас спускали взрослые. Причём вся эта поездка была дурная: по дороге туда я, лежа на второй полке, высунула голову в окно и пела, в итоге сорвала голос, а на концертах должна была не только играть на фортепиано, но ещё и петь, так что некоторые наши номера накрылись. Потом я, поспорив с мальчишками, прошла по парапету гостиницы. В итоге решением совета оркестра меня исключили. А учитывая, что руководителем оркестра был мой папа, ему, конечно, было совсем тяжко.
— Если занятия музыкой вызывали протест, что тогда нравилось?
— Спорт, я занималась фехтованием и парусным спортом. Как-то, когда мне было лет 14, мы жили в палаточном лагере на берегу, в секции парусного спорта я была единственной девочкой, на случай штормового предупреждения меня должны были вывезти, а мальчишки оставались, караулить наши яхты. Директор вечером увёз меня домой, когда утром он вошёл с криком: «Мужики, подъём!», открылся единственный в палатке спальник, оттуда вылезла я, он был, мягко говоря, недоволен. В другой раз меня выгнали из лагеря за то, что я увела весь отряд за территорию ловить преступников. Причём в лагере работал мой папа, получалось, что я всё время ему портила жизнь.
— В таких случаях отец дома выговаривал?
— Нет, молчал, и ничего страшнее для меня, чем молчащий папа, не было. Другое дело, что действовало это недолго, сюрприз следовал за сюрпризом.
Прыгать с крыла
— Профессию как получали, журфак заканчивали?
— Образования журналистского у меня не было, это уже после случилось: специализация в Джексоновском университете США по «правовой журналистике» и учёба в школе телевидения Владимира Познера. Основное же образование — режиссёр театрального коллектива. После школы я прошла первый творческий тур в Новосибирское театральное училище и радостно поехала в Москву, решив, что столица жаждет моего появления. Но после того, как я спела романс из «Дней Турбиных», мне сказали: девушка, с вашим голосом только «Гоп-стоп» петь, идите, тренируйтесь. И я, чтобы время не терять, пошла учиться в наш родной «кулёк», колледж культуры.
— Несколько лет назад видела сюжет с вашим выходом на сцену Городского драматического театра под руководством Сергея Афанасьева. Было достаточно убедительно.
— Не знаю, насколько это было убедительно, но сама я еле живая осталась. Мне, конечно, и до этого приходилось выходить на сцену, мы ставили спектакли во время учёбы. Сейчас есть задумка: один новосибирский сценарист пишет для меня пьесу, не знаю, что из этого получится, как запомню текст, потому что сейчас снимаюсь в детском фильме, где нужно пробежаться в ОЗК (костюм химзащиты), и те две строчки, которые нужно произнести, с трудом запоминаю.
— Это же, как с парашютом прыгнуть: самое страшное первый прыжок, а дальше пошло-поехало.
— И с парашютом приходилось прыгать, правда, только однажды. Я рассказала друзьям, что мечтаю об этом, а они решили сделать мне подарок, поставили перед фактом. Деваться было некуда, пришлось прыгать. Это был 2000 год, мне тридцать с небольшим.
— А вернуться в самолёт не захотелось?
— Там получилось всё непросто: он три раза ломался, мы никак не могли взлететь, я уже успокоилась, но тут мотор завёлся. Перед этим я прошла все тренинги на аэродроме, прыгала с табуретки, кроме того, у меня папа парашютист, двадцать пять прыжков, при том, что ему уже было около сорока, тоже отчаянный. Единственное, о чём я сильно переживала, что мы будем «прыгать с крыла», как мне сказали. Меня привязали к инструктору, пока летали и выбрасывали остальных, а это были спортсмены-парашютисты, я всё думала, как же мы будем выбираться на крыло, как поместимся там? Наконец, когда уже перед выходом я поинтересовалась у инструктора, с ним случилась истерика, он долго смеялся, выяснилось, что это парашют называется «крыло».
Опыт дворника
— 1992 год, на НТН приходит девушка по профессии режиссёр театрального коллектива и через год становится звездой телеэкрана. Как это случилось?
— Очень просто: у меня родилась дочь, я подрабатывала дворником — по вечерам мела дворы, дочери исполнилось два года, пора было искать постоянную работу, а тут бегущая строка о том, что набирают журналистов в программу. Я приехала, большая толпа желающих, но меня увидел тогдашний редактор новостей Игорь Шестаков и пригласил попробовать.
— Сразу взяли в кадр?
— Недели две была стажёром. Мне помогло то, что я всегда хорошо писала сочинения. А через год телекомпания «НТН» — Независимое телевидение Новосибирска — разделилась, я оказалась на «НТН-4» и стала там главным редактором.
— Новости «Четвёрки» всегда отличались острой подачей. Это была задача?
— Так получилось, никто принципиальных задач не ставил. На «Четвёрке» не было ни одного случайного человека, там все были на своём месте. Если я видела, что человек не тянет, отправляла. Кроме того, у нас был закон: никаких склок или интриг, пару раз, когда возникали такие ситуации, я просто увольняла обоих, не разбираясь, кто был зачинщиком. Оля Черепанова (сейчас Омелаенко) и Лена Лыкова пришли к нам на практику, да так и остались. К нам на практику приезжали из Свердловского университета, так приехала в своё время Алёна Вугельман, которая до недавнего времени была генеральным продюсером «Четвёртого» канала. Андрей Жирнов и Антон Лучанский — историки по профессии. Наташа Сапелкина — театральная актриса. В Новосибирске журналистов тогда не готовили, это позже появилось, но, честно говоря, с теми, кто к нам приходил в последнее время после окончания местных журфаков, были проблемы. И дело не в образовании. Если у тебя нет предрасположенности к журналистике, хоть заучись, не получится. Может, я себя так оправдываю?
— Обучение правовой журналистике в американском университете что вам лично дало?
— Это был 1995 год, я первый раз выехала за границу, и сразу не куда-нибудь, а в Америку. Мы были в Атланте, в «Би-би-си», совершенно обалдевшие, смотрели на всё, потому что не видели таких технологий, оборудования, камер. На тот момент мы ещё набирали тексты на печатных машинках «Ятрань». Было к чему стремиться с точки зрения развития телевидения, новых технологий, а вот в смысле журналистского опыта, думаю, нет. Мне как было скучно смотреть их новости, так и до сих пор неинтересно, потому что сюжеты повторяются по нескольку раз. Я, к примеру, считаю, и так всегда было на «Четвёрке», два раза повторять один и тот же сюжет — неправильно, это говорит только о том, что «плохо работаете, ребята». Если вдруг днём есть какой-то сильный материал, его можно показать и вечером в прам-тайм, но гонять «проходники» целыми днями, как у нас сейчас на всех каналах — это ужасно.
— Отсутствие пиетета к власти у вас из той поездки?
— Нет, абсолютно. Его и не было никогда, как в школе, так и после.
— Сколько раз сейчас в неделю выходит в эфир программа «Кстати, о погоде» с Марией Лондон?
— Один раз и в телевизоре меня уже нет, с апреля я только в интернете. «НТН-4» — производящая телекомпания, а покупает и размещает «Регион», видимо, моя позиция и отношение к власти их не устраивает, сама же программа с другими участниками выходит в эфир. Один сюжет в неделю — маловато, но у меня есть чем заняться: пишу тексты некоторым товарищам, ещё в журнале потихоньку работаю — московский «Журналист».
Тишины не переношу
— Я так понимаю, вы всё время в информационном поле живёте, новости постоянно включены?
— Это да, телевизор у меня включён в обязательном порядке, есть программы, которые я люблю смотреть. При этом пишу тексты, тут же что-то листаю в интернете, мне говорят: что ты делаешь? А я не могу иначе, одного потока мне уже не хватает, нужно, чтобы со всех сторон. Тишины не переношу.
— В сети тысячи просмотров ваших сюжетов и в комментариях к ним идёт настоящая война между тем, кто «за» и кто «против».
— Я на самом деле стараюсь не читать. Несмотря на такое количество лет в телевидении, негатив действует на нервы. На самом деле не так их много, тех, кто пишет гадости.
— Для телевизионного человека важен рейтинг. Какой из ваших сюжетов вызвал максимальное количество просмотров?
— Про Сирию и про психиатрию. Мне на самом деле сложно оценить. Но вот приятельница сообщает, что в «Одноклассниках» какое-то большое количество просмотров, а меня там уже два года нет, кто и где это выкладывает, я понятия не имею. Периодически натыкаюсь на свои программы, выложенные в ленте «Фейсбука», и просмотров у них до 300 тысяч, а я даже не знаю людей, кто это выложил. Программа про психушку на нашей странице в YouTube насчитывает 470 тысяч просмотров, и всё это множится, делаются перепосты на другие страницы, сколько там просмотров — никто не знает. У того же Рустема Адагамова, известного российского блогера, месяца два назад под тем же сюжетом о психическом нездоровье было больше 800 тысяч. Мои сюжеты растаскивают украинские сайты, они меня, к сожалению, очень любят.
— Вы отважный человек!
— Главное — следовать закону о средствах массовой информации, хотя у нас сейчас и за перепост могут посадить. Пользуюсь только проверенной информацией. Сама я, к сожалению, не провожу расследований, просто нет такой возможности, поэтому информацию черпаю из открытых источников. Единственное, моя авторская оценка, подача и переосмысление фактов может вызывать неудовольствие, но я имею право распространять собственное мнение. С одной стороны, большое количество просмотров пугает, потому что когда их восемь тысяч — это одна история, а когда смотрят 400 тысяч — это уже совсем другая, ты попадаешь под более пристальный взгляд определённых структур, с другой стороны, я надеюсь, это же некоторым образом и защищает…
— С опытом, чем дальше, тем больше мера ответственности за сказанное, написанное слово возрастает. Известен ли вам страх профессионала, что может где-то пробраться ошибка, и потому не спится ночами?
— В обязательном порядке. Когда я умудряюсь что-нибудь напортачить, как-то в эфире перепутала имя-отчество, никто и не заметил, но я то знаю человека лично. Это кошмар посильнее, чем негативные комментарии, ты потом просто не знаешь, куда от стыда деться. Или когда вдруг узнаёшь, что где-то что-то пропустил и ситуация изменилась. Так что тщательность и ещё раз тщательность, иначе можно сесть.
— Позитивные новости редко случаются в ваших сюжетах?
— Редко, конечно, мне хотелось, чтобы они случались чаще. Вот такая дилемма: журналист, как мне кажется, должен освещать острые темы, а просто говорить о жизни, о прекрасном, об этом и так говорят с утра до вечера.
— Значит, кто-то должен быть…
— Ассенизатором, к сожалению. При этом, если бы я сейчас работала на телевидении, уже ушла бы из новостей и делала другие вещи. Совсем простые, к примеру, программу о любви, каких-то сокровенных вещах. Таких программ немало, но мне кажется, история каждого человека настолько индивидуальна, что об этом можно говорить без конца.
Нельзя быть такой… стеснительной
— Тогда вопрос о сокровенном: была в вашей жизни большая любовь, она до сих пор остаётся единственной или случилось встретить человека, после того, как вы расстались с Яковом Лондоном?
— Такие отношения, наверное, задают очень высокую планку, после трудно найти что-то на таком же уровне. Потом для кого-то, может, это и главное, для меня уже нет. У меня есть дети, есть работа, хобби всякие, собаки, наконец. По дому бродят два огромных ретривера. Есть и своё психическое отклонение — я собираю раритетные духи, сотня бутыльков, выискиваю их, вхожу в сообщество людей, которые этим занимаются. Собираю антиквариат, хотя назвать это в полном смысле антиквариатом нельзя, всякий странный хлам.
— И в Новосибирске есть свой блошиный рынок?
— У нас с этим туговато, всё, что я хотела здесь приобрести, я уже собрала. Был период, когда я часто ездила за границу, вместо тряпок скупала вещицы на блошиных рынках. Поэтому дома у меня, как в лавке старьёвщика, и мне от этого очень комфортно.
— В жизни вы такая же боевая, а в чём ваша слабость?
— Слабость в том, что я очень стеснительная, папа мне говорит: нельзя быть такой беззубой. В телевизоре практически злобная тётка, а в жизни для меня проблема спросить время или узнать, как пройти куда-то. И так до сих пор.
— А на улице узнают?
— Нет, экранный образ отличается от того, как я выгляжу в жизни. Бывает, конечно, как-то одна бабушка сказала: вы похожи на Марию Лондон, только глаза другого цвета…
Белая ворона
— Дети ваши связаны с журналистикой?
— Дочь кризисный управляющий по диплому, а сын ещё учится, но, к сожалению, не на журналиста.
— В своё время вы ездили в Чечню, и не один раз, когда там был военный конфликт, был даже снят документальный фильм «Боже, дай нам разум!» о тех, кто воевал, и кто их ждал дома.
— Да, семь командировок за два года. Тот период как раз и был в профессиональном плане самым счастливым. Мы чувствовали свою нужность, возили видеописьма туда и обратно: там писали на камеру ребят, здесь — родителей. Сколько было радости и слёз! Мы и жили вместе с ними в палатках. Я просто знаю массу примеров, как журналисты приезжают, через день сворачиваются, и это называется «были в горячей точке». Мы там жили подолгу, в общей сложности у меня набирается больше месяца, в принципе, столько, сколько должны пробыть в горячей точке офицеры, во всяком случае, так было раньше.
— И опасные ситуации случались, или вы под пули не лезли?
— Там многое было на грани. Как-то следом за мной шёл «собровец» из Омска и его подстрелил снайпер, к счастью, не насмерть. Серёжа Радаев, оператор, снимал из открытого люка БТР, у него на камеру записалось, как мимо просвистела пуля. И под обстрел мы вместе с тем же Серёжей и журналистом Борисом Мамлиным попадали, так что ползком приходилось выбираться.
— А как ваши домашние, родители, для них ведь это тоже было испытанием?
— Наверное, это профессиональный эгоизм. Я ни разу не спрашивала у родителей, можно ли я поеду, даже не всегда говорила. Дети — другой разговор, с возрастом я бы подумала лишний раз, а тогда оставляла дочь дома, там был Яша, папа мой с нами жил. Тому же Якову Рувимовичу очень не нравились эти мои командировки, жена всё-таки, а вдруг что случится, жалко. Но он понимал, что мира в семье, где женщина не реализована, так же, как и мужчина, ждать не приходится, поэтому и вопросов не возникало, и остановить меня он не пытался.
— В интервью «Новой газете», назвавшей вас «Человеком года — 2015», вы признались, что в родном городе вы своего рода белая ворона, «женщина с легендой», поэтому и на работу не берут. Мария Лондон не может быть белой и пушистой?
— У всех уже сложился стереотип, что я неуправляемая. На самом деле это не так. Я ведь работала на ГТРК и делала совершенно другие программы, вне новостей и политики. Одна из них — «Опыты для непосвящённых» в жанре «проверено на себе», каждую неделю что-нибудь придумывала: то забиралась с промышленными альпинистами, то с парашютом прыгала, то на сцену театра выходила, о чём уже рассказывала… Дайте мне нишу, и я что-то обязательно придумаю. Но, видимо, не в этом городе, а судя по возрасту — уже и не в этой жизни.
— Мы думаем так, а судьба вдруг поворачивает иначе…
— Мне говорят: почему ты не переедешь? Если бы я была не единственным ребёнком, со мной ведь мои родители.
— Что составляет радость вашей жизни, что действительно важно для Марии Лондон?
— На самом деле не очень многое: чтобы родители были здоровы, чтобы дети были счастливы — вот необходимые условия внутреннего комфорта.
Марина ШАБАНОВА
Фото Павла КОМАРОВА
