Новосибирск и Новосибирская область: свежие новости, объективный анализ, актуальные комментарии

В Новосибирском государственном академическом театре оперы и балета рождаются свои «Каррерос, Доминго и Паваротти». Но на оперной сцене Владимир Кучин, Иван Гынгазов и Сергей Кузьмин появились не сразу. Один из них для начала поработал инженером, другого судьба занесла в оркестровую яму, третий очутился в «оперетте». Новосибирский клуб зрителей устроил встречу с говорящим названием «Три тенора» и дал возможность поклонникам поближе познакомиться с тремя обаятельными артистами, не обделёнными чувством юмора, которые исполняют ведущие партии в оперных спектаклях НГАТОиБ.

Однажды серебряный медалист аэрокосмического лицея и выпускник МГТУ им. Н. Э. Баумана, IT-инженер проектного института Владимир Кучин пришёл на мастер-класс именитого режиссёра Андреа Андерманна, откуда по приглашению директора НГАТОиБ отправился на прослушивание в театр. Теперь он исполняет почти все главные теноровые партии в спектаклях: он Рудольф в «Богеме» Пуччини, Владимир Игоревич в «Князе Игоре» Бородина, Фауст в одноимённой опере Гуно, Альфред Жермон в «Травиате» Верди, Ленский в «Евгении Онегине» Чайковского — и это не полный список его сценических воплощений.

— Скучаю ли я по своей предыдущей работе? Нет, нисколько, — отвечает Владимир Кучин. — Программисты не бывают бывшими. Так же, как, наверное, и певцы. Мой стиль мышления остался прежним. Каждый из нас в быту сталкивается с современными устройствами, так что я как будто и не поменял свою профессию, просто несколько её разнообразил. Но мог бы я бросить петь? Это исключено. Даже если я не буду петь в театре, буду петь дома на кухне, в душе, у друзей. Пение — это такая болезнь, которая просто так не проходит.

Перед тем как попробовать себя в роли оперного певца, Иван Гынгазов семь лет «отсидел» в оркестровой яме театра. Он контрабасист по первому образованию. Но, по признанию тенора, опера в его жизни появилась ещё в школьные годы.

— В музыкальной школе я учился по классу фортепиано. И преподавательница по музыкальной литературе прививала нам любовь к опере, водила нас в театр оперы и балета. «Князь Игорь» — первый спектакль, который я посетил. Я так громко хлопал, что меня заметили билетёры и предложили: «Мальчик, а ты не хочешь ходить в театр бесплатно?». И мальчик согласился. Тогда я учился в восьмом классе, а жил на Затулинке. Представьте себе: «Борис Годунов» заканчивается в 22:04, и я пытаюсь добраться домой на общественном транспорте. Потом я поступил в музыкальное училище. Всё время у меня была потребность петь. Я брал пластинки в юношеской библиотеке на Красном проспекте, мы с другом переписывали их на кассеты, и по этим записям я чему-то учился. Безумно любил театр, оперу. А в консерваторию поступил на контрабас. На вокал меня не брали три раза, говорили: нет голоса. Потом я всё-таки поступил по блату. Педагог вела меня как лирико-колоратурного тенора. А на пятом курсе мы попробовали крепкий репертуар — роли типа Хозе. И дело пошло. А после я пришёл к нашему маэстро, Айнарсу Рубикису, и говорю: «А я вот пою… Можно покажусь?». — «Можно». И я показался («…из оркестровой ямы», — остроумно добавляют коллеги).

Иван Гынгазов в труппе сравнительно недавно, с 2013 года, но он уже с успехом отметился в серьёзных ролях, таких, как Ленский («Евгений Онегин») и Владимир Игоревич («Князь Игорь»).

— В детстве я попевал в хоре мальчиков, а потом стал стритовать — петь на улице под гитару, — в рассказ вступает третий герой, Сергей Кузьмин, лауреат всероссийских конкурсов, талантливый тенор, а также человек с удивительной самоиронией. — Меня как раз выгнали из школы — и надо было куда-то идти. И я пошёл в музыкальное училище. Говорю: «Возьмите меня на гитару!». Я сам занимался, мог многое сыграть, но у меня не было документов, что я на гитаре учился. «А куда без этого документа можно?» — спрашиваю я. «На пение!» Думаю, ладно, год поучусь, потом на что-нибудь нормальное переведусь: на трубе позанимаюсь или на гитару пойду. Пение довольно долго казалось мне занятием так себе. Вот музыканты играют — это дело! А пение? Не знаю… Ребята рассказывают, что они оперные записи переписывали, а я себе такого не могу представить. В те времена я группу «Король и шут» слушал. Конечно, сейчас мне нравятся «Богема», «Пиковая дама» — красиво. Красиво, но, как говорит мой друг, без певца бы лучше было. Оркестр играет безлично, космично. А голос — это уже личная история. Но постепенно я привык к процессу, пение меня физически цепляло. Так я поступил в консерваторию. Много пел в хорах. И мне так это надоело, что решил: пора начать сольную практику. Пошёл в филармонию, где мне сказали, что пою я хорошо, но возьмут меня только в следующем году. Тогда назло всем я устроился в «оперетту». И первую роль там мне дали без пения.

К слову, о первых ролях в театре. Самая нетривиальная история на эту тему оказалась у Владимира Кучина, который с удовольствием поделился ей с поклонниками.

— Мой дебют был в партии моего тёзки, Владимира Игоревича из «Князя Игоря». И, пожалуй, это было бы не так интересно, если бы не один факт: свою партнёршу, Кончаковну, я увидел только на спектакле. Это была Агунда Кулаева, приглашённая певица. Не всегда ей удаётся приехать заблаговременно, чтобы порепетировать. Поэтому я репетировал с другой партнёршей, а с Агундой не встречался и даже не знал, как она выглядит. У нас с ней совместная сцена во втором действии, и в антракте меня, уже одетого и распетого, позвали, чтобы пройтись с партнёршей и понять, как мы будем обниматься. А она меня увидела и сказала: «Ну слава богу! А то мне всё какие-то маленькие попадаются…».

Вообще курьёзные ситуации — это обычное дело в театре, единодушны все трое. Пожалуй, ни одного спектакля не обходится без забавного эпизода.

— В «Стойком оловянном солдатике» у нас всегда случаются курьёзы. Крысы либо Крот начинают меня смешить. Я не могу сдержаться, смеюсь. Потом уже смеются все: артисты, оркестр, родители в зале… В спектакле есть фраза, которую произношу я: «Вы возьмёте её в свою нору». В последний раз я успел начать фразу: «Вы…». «Я?..» — продолжил басом Крот, роль которого исполняет Константин Буинов. И всё, дальше я не смог играть, — смеётся Иван Гынгазов.

— Это был мой первый спектакль «Иоланты», — вспоминает Владимир Кучин. — Там есть мизансцена, когда я должен очень быстро, пройдя мимо фонтана и сорвав с клумбы розы, перейти на другой угол сцены, показать цветы Иоланте и спросить: «И сколько я их сорвал?». На репетициях всё было замечательно: вокруг фонтана стояли скамейки, они были деревянные, их было хорошо видно. А на спектакле я впервые встретился с реальными скамейками. Они стояли по-другому и оказались стеклянными, то есть невидимыми. На весь манёвр у меня было мало времени. Я ринулся к цветам, вырвал их из клумбы рядом с фонтаном и побежал дальше. И вдруг на ходу наткнулся на скамейку и фактически кувыркнулся через неё, с цветами в руках. При этом в голове мысль: «У меня там музыки совсем чуть-чуть осталось — буквально полтакта». Уж не помню, как это вышло, но я продолжил движение, победоносно поднялся и стал петь, как ни в чём не бывало. Дирижёр Евгений Волынский, который в это время был за пультом и видел моё падение, не знал, что делать дальше: встану ли я или нет, смогу ли запеть. А коллеги, которые за этим всем этим наблюдали, после поклонов вышли из-за кулис. «Володя, если бы я так упал, я бы не поднялся», — сказали мне.

Зачем люди ходят в оперу? Этот вопрос три тенора адресовали своим зрителям, но и сами попытались на него ответить. Нередко они приходят на спектакли друг друга и слушают коллег.

— Ты крутишься в своём понимании образа, а со стороны видно, что делать не стоит, а что можно сделать, чтобы было лучше, — считает Владимир Кучин. — Это один из аспектов репетирования. Плюс, не всегда понятно, как звучит голос. Открою тайну: мы достаточно своеобразно слышим оркестр. («Не слышим», — подсказывают коллеги.) Из-за конструкций театра естественный звук оркестра практически не возвращается на сцену. А в зале при этом оркестра много. Поэтому полезно знать обе звуковые картины.

— Знаете, почему я люблю оперу? Мне нравится ощущать телом живой голос. Громкий голос в нашем зале можно ощутить физически. Слышал, что даже глухие люди любят пение вживую, потому что чувствуют вибрации, — признаётся Сергей Кузьмин. — Когда я учился в училище, у нас в Томске можно было каждое воскресенье ходить на симфонический оркестр. Я ходил. И часто спал, с большим удовольствием. А что, не вижу ничего криминального в том, чтобы поспать под музыку. Наоборот, в этом есть прекрасный момент: человек бегал-бегал, устал за день, а тут вдруг прекрасная музыка звучит — и так хорошо и спокойно на душе.

— Как-то я уснул на концерте оперной певицы Чечилии Бартоли в Москве. У меня болела голова — и прошла, — добавляет свой эпизод Иван Гынгазов.

— Здорово, если человек может настолько расслабиться на опере, что засыпает, — согласен с коллегами Владимир Кучин. — Это значит, что он чувствует себя в театре в безопасности.