Новосибирск и Новосибирская область: свежие новости, объективный анализ, актуальные комментарии

Александр ШУРИЦ рисует ангелов, искусно цитирует классиков мировой живописи и инкрустирует свои полотна современной героикой: от Гарина-Михайловского до Хемингуэя и Мэрилин Монро.
В Городском центре изобразительных искусств художник, а в прошлом книжный график и дизайнер рассказал о двух своих «жизнях» и о том, как рождались некоторые сюжеты его картин.

Жизнь первая: сказки на жёлтой бумаге

— Родился я на Дальнем Востоке. Когда мне исполнилось 18 лет, поехал в Москву и поступил в «Строгановку». По образованию я дизайнер, а не живописец и не график. Мы не были пристёгнуты ни к какому профессору, художнику, который учит студентов, как накладывать краску. Учили нас живописи и рисунку обыкновенные преподаватели, как говорится, «ничего особенного». Но общий уровень был высоким. Главное, что образование, которое я получил, было универсальным. Нам давали всего понемножку, была даже высшая математика, которая для меня была совершенно недоступна. А история искусств — это было что-то потрясающее! К сожалению, в Новосибирске в НГАХА на факультете дизайна практически не учат историю искусств — на это даётся всего полгода, а у нас лекции шли всё время обучения. Европейское искусство великолепно преподавала Елена Данилова из Пушкинского музея. Все четыре года мы лепили скульптуру. Нас учили формовать скульптурные изделия, а апофеозом работы в гипсоформовочной мастерской было сделать пустотелый шар из гипса. Уверяю вас, требуется много терпения и выдержки, чтобы не грохнуть эту штуку. Но когда нам выставили оценки, мы с удовольствием разбили каждый шар о бетонную стенку.

После окончания «Строгановки» меня бы взяли на работу в НИИ технической эстетики (так раньше назывался дизайн), но у меня не было московской прописки. А чтобы получить прописку в Москве, надо было либо жениться на москвичке (а я в то время уже был женат), либо пробивать квартиру через министерство, а это очень сложно. Одним словом, я распределился в Новосибирск. Нас, дизайнеров, в группе было всего шесть человек. Перед нами разложили карту и рассказывали: вот город Саратов, там замечательная контора, которая делает космические корабли, вы сможете заниматься там дизайном, но это — закрытый город, «почтовый ящик», вы никогда не сможете уехать за границу. А я безумно боялся всяких «почтовых ящиков» и всего, что связано с секретностью, поэтому отказался. А Новосибирск, где я никогда в жизни не был, мне представили как замечательный город с оперным театром и пообещали дать двухкомнатную квартиру. Конечно, квартиру мне дали гораздо меньше. Тем не менее я «влип» в Новосибирск. Здесь была контора СХКБ — специальное художественное конструкторское бюро, которое профессионально занималось дизайном. Работа была хорошая, я делал дизайн для одних из первых в нашем городе ЭВМ. Это были доморощенные советские компьютеры, и нужно было придать им благородный вид. Этим я занимался пять лет, но быстро понял, что наш дизайн — бумажное занятие. Все вы видели фильмы тех времён? Герои в них в основном играют в настольный теннис. Задания, которые мне давали, можно было сделать за неделю, но по плану я должен был заниматься этим полгода. У меня была масса свободного времени и нужны были деньги. Так, вскоре я пришёл в Западно-Сибирское книжное издательство и одновременно стал заниматься книжной графикой. В СХКБ было столько свободного времени, что я сидел на рабочем месте и рисовал книжки.

Это самая первая моя книжка — «Багаж» Маршака. В то время самым страшным дефицитом в нашей стране был дефицит бумаги. Для печатания цветных книжек использовалась бумага двух сортов: белая (№ 1) и жёлтая (№ 2). Хорошая бумага оставалась в Москве, плохая шла в провинцию. Правда, когда намечали выпуск книги о жизни Ленина, давали белую бумагу. А на сказки шла жёлтая, на которой искажаются все цвета. Помню, когда «Багаж» был напечатан, я зашёл в книжный магазин, увидел эту книжку, и мне хотелось всем рассказать, что это я, я нарисовал к ней иллюстрации. Потом как-то я увидел ту книжку в луже под дождём, и это прошло.

Я делал иллюстрации к разным книгам: «Горячий камень» Гайдара, «Бармалей» Чуковского, «Принцесса на горошине», «Приключения Одиссея». Кроме того, считалось, что раз мы в Новосибирске, мы должны издавать познавательные книжки: о том, как строится метро, «Хочу быть токарем», «Как Земля стала Землёй»... Я делал иллюстрации ко всей серии фантастики сибирских авторов. Кстати, вот — «Великий Краббен», книга, которой не существует в природе. Почему её нет? Весь её тираж был пущен под нож. Когда книгу напечатали, цензура обнаружила в ней фразу: «Кто сказал, что Серп не молот?» Серп — сокращённое имя от Серапиона. Вызвали главного редактора, уволили из издательства, а книгу превратили в «лапшу».

Я делал книжки лет 25, и это время называю «прошлой жизнью». В 1991—92 годах всё резко закончилось, начались новые экономические отношения. Все государственные издательства мгновенно сдохли. С тех пор я не занимаюсь книжной графикой, только — живописью.

Жизнь вторая: Дева Мария из троллейбуса

— Основной массы картин, которые сделаны в прежние годы, конечно, нет у меня. Они потихонечку уходят, продаются. Они разбредаются по всему миру. Были крупные выставки в Европе, мои работы вывозились в Америку, Азию. Только в Африке их, наверное, нет.

Я первый из новосибирских художников оказался в Голландии. Это произошло неожиданно. 1993 год. Сижу в мастерской на Советской. Вдруг стук в дверь. Заходят два человека, говорящих на голландском. Иностранцы к тому времени уже «выгребли» всё в Москве и поехали в Сибирь. Тогда было сделано несколько авантюрных вывозов наших работ из Новосибирска, у многих картины пропали. Тем не менее что-то из этого получалось… С теми голландцами мы договорились, что они мне пришлют официальное приглашение. И в Роттердаме была устроена совершенно роскошная выставка совместно с голландским художником Йосом Лойзе. Сейчас иностранцы практически не приезжают в Новосибирск. Пенки сняли — и всё закончилось.

С этой картиной связана другая интересная история. Своего «Золотого ангела» я выставлял в Новосибирске, как-то на выступлении симфонического оркестра меня даже просили поставить эту картину на сцену. Потом работа ушла во Францию на продажу. Но в каталоге я показал её своим друзьям в Англии. К слову, в Англии есть небольшая англиканская церковь. В отличие от православной церкви она допускает современные произведения искусства. Когда англичане увидели «Золотого ангела», они захотели его приобрести. Из Франции перевезли эту работу, повесили на сцену в церкви, а рядом  — бронзовый крест. Когда я увидел фотографию, почувствовал, что чего-то не хватает  — надо написать Марию, и получится сюжет «Благовещение». Он мне очень нравится, я несколько раз его писал. Мы договорились, что я сделаю эту часть. Мне нужно было лицо Марии. И знаете, как я его нашёл? Еду в троллейбусе. Машина у нас в семье есть, но я не езжу за рулём. Поэтому имею возможность видеть лица людей — в троллейбусах, в автобусах, в метро. Иногда, конечно, встречаются жуткие рожи. Но вот, сидит девушка с точно таким же, как на картине, хвостиком, и смотрит в окно. У меня не было с собой фотоаппарата, но я её запомнил. И когда я её написал, работа ушла в Англию. Не хочу хвастаться, но не знаю такого случая, чтобы картина новосибирского художника висела в церкви за границей.

Вот «Дети на снегу». В то время в нашем дворе стояли металлические гаражи, и это был очень характерный элемент нашего окружения. Когда я первый раз выставил эту картину, мне сказали, что она напоминает Брейгеля. Ничего не поделаешь, когда пишешь снег, это всегда напоминает Брейгеля.

А это Владлен Бирюков, драматический актёр «Красного факела». К сожалению, он довольно рано умер. Здесь он в роли Городничего из «Ревизора». Мы с Александром Мосиенко придумали написать сто портретов новосибирцев. С этой идеей пришли к городскому начальству и сказали: «Знаете, всё исчезает, всё забывается. Давайте сделаем галерею портретов — самых крутых людей Новосибирска, начиная с Гарина-Михайловского». По такой высокой планке мы составили список. Вначале не пошло, потому что не было денег. Потом появились спонсоры: банки, частные лица. В это дело мы втянули ещё несколько художников, вдвоём нам было бы очень сложно. И началась работа. Выяснилось, что люди жили, казалось бы, недавно, а цветных фотографий практически не осталось. А если это не Бирюков, а, допустим, Будкер, который создал Институт ядерной физики? А какого цвета костюм и пуговицы были у Гарина-Михайловского? Мне пришлось обращаться к антикварам, они мне показали, например, как выглядит значок, который в виде серого пятна висит на фотографии. Одним словом, довольно интересная была работа. Мы лет 10 этим занимались и написали 100 портретов. Портреты принадлежат городу, но городу, как оказалось, они не нужны. Они хранятся неизвестно где. И увидеть их невозможно.

Себя я пейзажистом не считаю. Но последняя серия моих работ — летние цветочные пейзажи. Это тропики, Южный Вьетнам, где мы были недавно. Там растут большие цветы с голубым отливом по краям. Откуда берутся сюжеты? Мои пейзажи не то чтобы придуманы, но они, конечно, синтетические. В реальности всё выглядело немножко по-другому. Что-то лишнее, что-то ненужное. Красный мостик на этой картине в реальности расположен немножко не так и он вообще не красный, а белый. Но мне нужно было красное пятно. Я придумываю пейзаж и стараюсь внести в него ощущение цветущего лета, когда всё приятно пахнет. И чаще всего такие пейзажи пишу зимой, мне от этого хорошо. Как-то я писал летний пейзаж и настолько в него погрузился, что когда услышал по радио, что температура за окном -30°C, не поверил. А летом, в жару, я пишу снег.