Новосибирск и Новосибирская область: свежие новости, объективный анализ, актуальные комментарии

В нашем городе завершился X Рождественский фестиваль искусств, одним из самых известных участников которого стал народный артист РСФСР Сергей ЮРСКИЙ.
Он привёз с собой спектакль «Полёты ангела. Марк Шагал», который не только сам поставил, но и исполнил в нём заглавную роль. Об историческом образе выдающегося художника, бессмысленности цензуры в искусстве и опасности эгоистического режиссёрского стиля Сергей Юрьевич размышлял на встрече с новосибирскими журналистами.

Поперёк театра

Спектакль «Полёты с ангелом» был подготовлен за два месяца: репетировать его начали в марте нынешнего года, а в мае он вышел на сцене театра имени Ермоловой. Однако два года Сергей Юрский настраивался и собирал труппу, чтобы рискнуть и взяться за «Шагала».

— Театр имени Моссовета, в котором я 35 лет отслужил, так и не рискнул взять этот спектакль — и в результате мне пришлось порвать с ним отношения, — признался Сергей Юрьевич. — А рискнул Леонид Роберман и Театральное агентство «Арт-партнёр XXI», с которым один спектакль мы уже делали и даже привозили в Новосибирск. Каждый раз играя «Полёты с ангелом. Марк Шагал» в Москве или другом городе, мы идём на риск. Пока он оправдывается, не так ли? Но риск остаётся. Почему? Этот спектакль, как и пьеса, поперёк сегодняшнего театра. Он как плотина, которая либо устоит, либо вода её может сшибить.

Уникальность и в некотором роде проблематичность пьесы в том, что она написана в стихах.

— За мою долгую, почти 60-летнюю сценическую жизнь я лишь второй раз играю пьесу в стихах. Первая — Грибоедов, «Горе от ума» в Большом драматическом театре. Но пьесу в стихах, написанную сейчас, по-моему, не играет никто. Пьеса «Полёты с ангелом» ко мне пришла случайно, в общем потоке, но я её выбрал. Известный украинский драматург Зиновий Сагалов работал над ней в эмиграции, в Германии, куда уехал на границе веков. Он не поэт, но пьесу написал лёгким шекспировским стихом без рифм. Стих задаёт ритм всему происходящему на сцене. О Шагале только так писать и можно.

Изначально пьеса была рассчитана всего на двух актёров: мужчину и женщину. Но постановщики расширили её до десяти человек на сцене.

— В последнее мгновение жизни перед Марком Шагалом, которого играю я, с помощью трёх актрис: Натальи Теняковой, Анны Гарновой и Людмилы Дребнёвой — и музыкантов живого парижского оркестрика эмигрантов, застрявшего в его ушах, вспыхивают самые яркие картинки последних лет. Меня беспокоило, как сделать этот спектакль. Решение, как часто и бывает, пришло ко мне во сне, — поделился Сергей Юрский. — Я понял, что начинать надо с лестницы — библейской лестницы Иакова, по которой человек восходит к Богу.

98 лет в одном мгновении

Персонаж, которого играет артист, должен соответствовать ему по возрасту.

— Некоторые роли я оставил — и оставил вовремя. Скажем, роль Сталина, которого я играл десять лет в своей постановке в театре «Школа современной пьесы», я перестал играть год назад, потому что стал старше Иосифа Виссарионовича даже в момент его смерти, — объясняет Сергей Юрьевич. — В этом смысле для меня примечателен Шагал. В пьесе ему 98 лет. И я могу смело чувствовать себя на сцене и с этой точки зрения смотреть на весь спектакль.

«Полёты с ангелом» — это последняя секунда жизни человека 98 лет. И в этой секунде всплывает всё, что составляло его календарь жизни. Таких простых календарей больше нет. Марк Шагал никогда не был участником никаких групп — политических, художественных. Он пережил голодное детство, революцию в России, фашизм в Германии и Франции, чудовищный антисемитизм, когда его картины жгли на площади с криками и воплями. И всё это он пережил в одиночку. Это совершенно удивительная фигура! Если есть краски и холст — хорошо. Нет, значит, карандаш и бумага. Нет карандаша, значит, мел и стена. В результате — тоже поразительно — этот человек, не входивший ни в одно объединение, ни у кого не учившийся и никого не научивший (у него не было ни учителей, ни учеников), стал при жизни всемирно признанным человеком. Нарушая закон своего еврейского Бога, который запрещает рисовать, он стал художником, который расписывал здания парламентов, лучших театров, таких как Гранд-Опера, католических храмов — их стены и витражи в самых мощных городах Европы. Но получив такое признание, он не стал богачом и приобретателем. Он продолжал отдаваться работе полностью.

«Полёты с ангелом» — это утверждение положительного героя, уверен Сергей Юрский. И это качество тоже не свойственно современному театру.

— Сейчас театр в основном копается в отрицательных героях, поэтому так часто ставят, допустим, «Калигулу». Или пьесы классиков, при этом разбирая цельных героев по частям и вынося на сцену самое отвратительное. И публика идёт — такое время! В этой пьесе герой — цельная творческая фигура.

Снимая кожу

Есть ли цензура в театре сегодня и какой отпечаток она оставляет на художественных произведениях?

— Начну ответ на этот серьёзный вопрос с цитаты Михаила Швейцера, моего дорогого покойного режиссёра, с которым мы сделали три фильма: «Время, вперёд!», «Золотой телёнок» и «Маленькие трагедии». В одном из последних интервью ему задали подобный вопрос. Тогда, в 2000 году, очень модно было размышлять о том, как тебя давила цензура и насколько знаменитее ты бы был, если бы она не давила. Михаил Швейцер ответил, что цензура — это традиционное русское явление. В условиях цензуры жили и Пушкин, и Достоевский, и Тургенев, и Булгаков. Но результат их творчества не связан с этим. Я заканчиваю свою жизнь, говорил Михаил, но я никогда не делал то, что мне предписывали или приказывали. Так этот выдающийся режиссёр подвёл итог своей жизни. К этому высказыванию и я могу присоединиться. 20 лет я работал в театре Товстоногова. И тоже была цензура, но этот театр нёс новые, будоражащие идеи и имел контакт с громадным кругом зрителей Ленинграда, Москвы, России, Восточной и Западной Европы.

Что касается сексуальных сцен и мата на сцене… Слово «нельзя» бессмысленно. Можно установить в театрах жёсткую цензуру, допустим, только вот такое декольте у женщин (Сергей Юрьевич показывает на ворот своей сорочки). Но очень дорого будет сажать на каждый спектакль человека, который бы за этим следил. Запреты ведут к подвальным театрам и подпольному кино, они бессмысленны.

Но когда говорят: дайте нам показать голое тело, это тоже тупиковая вещь. У нас уже есть спектакли, где все герои всё время ходят голые. Противно смотреть. Насколько прекрасна обнажённая натура бывает в исполнении художников, настолько на сцене для меня (я старый человек, извините) она отвратительна. Я же знаю, что это моя коллега стоит. Мы встретимся после спектакля за кулисами — и она опустит глаза… А у меня как у зрителя возникает вопрос: вот уже до конца разделись, а что дальше? Сдирать кожу с людей на сцене? Это тоже будут пытаться делать, так как тяга к отвратительному как в нашем гниющем обществе, так и в театре очень сильна.

Автор как загадка

Каждая роль, каждый спектакль, каждый автор требуют индивидуального подхода — это принципиальная позиция Сергея Юрского.

— Сейчас развелось громадное количество режиссёров, которые говорят: вот мой стиль. Берём Мольера — и в мой стиль. Берём Шекспира — и в мой стиль. Чехова — и туда же. Они все становятся примерно одинаковыми, потому что есть марка: я режиссёр, который ставит так. А все эти Мольеры, Шекспиры, Чеховы, мол, устарели. Но я принадлежу к тому числу режиссёров, которые, как и Георгий Александрович Товстоногов, считают, что автор — загадка. Даже современный. Даже, казалось бы, простой автор, который говорит всем известное, как, например, Александр Володин. Но отношение к нему было, как к загадке. Именно поэтому спектакль «Пять вечеров» Володина в БДТ — один из лучших спектаклей, который долгое время производил колоссальное впечатление. Среди современных режиссёров есть очень талантливые люди. Очень! Но они говорят: Володин? Моё! В результате — гипертрофированный эгоизм, самонадеянность, которая всё вокруг себя выжигает. Зрители и критика почти сдаются под этим напором. Но выскакивает другой эгоист, выталкивает со сцены предыдущего, а то многообразие авторов, которое существует в нашей сегодняшней жизни, уничтожается. Самодовольство режиссёров наносит большой урон драматическому искусству.

Два в одном

Сам Сергей Юрьевич, будучи узнаваемым актёром кино и театра, с успехом реализует свой дар и в профессии режиссёра.

— Этот путь я избрал давно, примерно в 70-м году в Большом драматическом театре. Тогда по совету Товстоногова я начал совмещать две профессии — актёра и режиссёра. Потом он зачеркнул моё режиссёрство, и я ушёл из театра. Но я продолжил этот путь. Спектаклей поставил немного. В каждом из них я играю сам, а значит, должен уделять этому время. А спектакли идут долго — больше 100, 150, 200 раз. В своих постановках я живу вместе с актёрами. В этом смысле для меня пример — Мольер. Поэтому в самом начале, ещё в БДТ, я попробовал поставить булгаковского «Мольера» и сыграл его. Станиславский, наш общий учитель, разделял профессии актёра и режиссёра: когда ставишь, не играть, когда играешь, не ставить. Однако есть, например, Олег Ефремов, который лучшие свои годы в «Современнике» был и актёром, и режиссёром спектаклей, в которых сам играл. Почти 45 лет я совмещаю актёрство и режиссёрство.

Для актёров я остаюсь коллегой. Имеет ли право актёр высказываться или строить своё понимание роли или мизансцены? Обязательно! Я никогда, даже в молодости, не был подчиняющимся актёром. Но люди должны предлагать своё видение не словами, а делая, показывая. Не объясняй, а предъяви, шагни, покажи. Бывает ли прав актёр? Конечно, бывает!  — это место, где искренне выбирается лучший вариант.