«Очень приятно. Князь!»
Марина ШАБАНОВА
Фото Валерия ПАНОВА и из архива НГАТОиБ
Больше пяти лет Максим Аниськин поёт на сцене Новосибирского театра оперы и балета. В его репертуаре партии Князя Игоря, Евгения Онегина, Елецкого и Томского в «Пиковой даме», Роберта в «Иоланте». Он приглашённый солист Большого театра, пел на оперных сценах Рима и Мадрида, победитель Всероссийского конкурса имени Ипполитова-Иванова.
Попал в «десятку»
Ждём артиста у гримёрки, где, по словам пресс-секретаря театра Елены Медведской, располагаются все «цари и князья». В конце коридора появляется молодой парень спортивного вида, лёгкой походкой подходит к нам, здоровается. И после представления произносит: «Очень приятно!» — так словно сейчас добавит: «Князь». Вечером ему предстоит петь Князя Игоря. По просьбе фотокорреспондента баритон примеряет костюм героя.
— Максим, есть у вас любимые сценические костюмы?
— Это зависит от партии, хотя я все партии по-своему люблю. Пел бы я Онегина, или Игоря, или Скарпия из «Тоски». Всё потому, что занимаюсь абсолютно своим делом. В этом я счастлив. Попал в «десятку».
— Вы давно знали, что оперное пение — это ваше?
— У меня интересная судьба. И то, что я стал артистом, по сути, чудо. До семнадцати лет я не знал, куда пойти учиться. Ни в строители, ни в инженеры, как других мальчишек, меня не тянуло. После окончания школы поступал в политехнический институт на архитектурный факультет только потому, что нужно было какую-то профессию получать, но не поступил. А тут армия начала поджимать, мать говорит, иди уже куда-нибудь, годик проучишься и снова будешь в политех поступать. Идём, говорим с ней об этом, спускаемся вниз по проспекту от политехнического института, дело было в Туле, подходим к музыкальному училищу. И мама в шутку говорит, давай попробуешь сюда. Я когда маленьким был, она меня в музыкальную школу водила, где я с горем пополам окончил три класса, но потом увлёкся спортом — волейбол, плавание.
— И никакого отклика музыка в вашей душе не находила?
— Что такое классическая музыка, я, конечно, знал, но был человеком совершенно другого направления, слушал рок, пел что-то под гитару с пацанами… Вошли мы в училище, спросили, какие есть специальности. Приходим на вокальное отделение, как раз шло заседание кафедры, обсуждали экзамены поступавших, я объяснил, зачем пришёл. Мне говорят, спойте что-нибудь. Я отвечаю, что не знаю ничего. «А гимн-то знаете?» — спрашивают. «Знаю». И запел: «Союз нерушимый республик свободных…» Потом ещё народную песню попросили исполнить, я вспомнил припев из «Ой, мороз, мороз»… Через три дня мне позвонили и сказали, что я принят без экзаменов.
— Стало быть, голос уже тогда «прорезался»…
— Не знаю, чем им тогда мой голос понравился. Я ещё три месяца не ездил в училище, не хотел там учиться. Единственное, что мне понравилось, так это то, что там были одни девушки. А потом мне позвонили и спросили: «Максим, вы учиться будете?» И я только в ноябре стал ходить на уроки к своему педагогу по академическому вокалу — Татьяне Григорьевне Шеверёвой, она-то и вызвала у меня интерес к оперному пению. В первый же экзамен после полугода обучения я почувствовал, что сильнее других, и тут у меня взыграла гордость, я ведь Лев по гороскопу. Стал думать: а что если я ещё позанимаюсь? Перестал курить перед уроками, стал серьёзнее к учёбе относиться и после второго курса, никому не сказав, поехал поступать в Московскую консерваторию. Прошёл все туры, но в конце написал сочинение на «два». Конкурс был серьёзный: поступало четыреста человек, прошло всего семнадцать. Я уехал, а потом оказалось, что меня искали, хотели даже исправить ошибки в сочинении, но сотовых телефонов тогда не было. Ещё год отучился в училище, снова поехал в Москву, поступил, правда, на подготовительный курс консерватории. Проучился год, но снова не поступил. Этот год мне дал многое, я учился у очень интересных людей — Юрия Александровича Григорьева, солиста Большого театра, и его жены Людмилы Александровны Соколоверовой. Так я снова вернулся в Тулу, окончил, наконец, училище, после пробовал поступать и в Гнесинку (Российская академия музыки имени Гнесиных. — Прим. автора), и в Московскую консерваторию, нигде не получилось. Тогда я пошёл в Московский музыкально-педагогический институт имени Ипполитова-Иванова и проучился там пять лет у хорошего педагога — Юрия Николаевича Савельева. И после окончания поступил в Новую оперу в Москве. Правда, уже через полгода благополучно вылетел оттуда, так и не спев ничего. Это был тяжёлый период в моей жизни, начались проблемы со связками, и мне пришлось лечить голос.
Дублёр Хворостовского
Стараясь держать себя в форме и чтобы не потерять голос окончательно, Максим Аниськин стал заниматься в оперном классе Гнесинки. Подготовил там партии Марселя из «Богемы» Пуччини и Малатеста из «Дона Паскуаля» Доницетти и уже задумался о Графе в «Свадьбе Фигаро» Россини. Тогда его познакомили с Теодором Курентзисом, в то время музыкальным руководителем и главным дирижёром Новосибирского театра оперы и балета.
— Встреча с Курентзисом, как я понимаю, существенно изменила вашу жизнь…
— Да, я ему очень благодарен. Теодор прослушал меня, дело было в Доме музыки в Москве, и сказал: всё, улетаем. Я-то думал, что он мне предложит что-то в Москве, поучаствовать в одном из его проектов, а он говорит, летим в Новосибирск. Для меня это было всё равно, что на край России. Привозит он меня сюда, проезжаем мимо театра, я говорю: «Хороший у вас цирк». Он в ответ: «Это не цирк, а оперный театр». А когда он меня на сцену вывел, я глазам своим не поверил. Думал я, что театр большой, но не до такой же степени!
— Как вы освоили эту сцену, трудно было?
— Она действительно либо зажимает человека, либо раскрывает его. Я сначала был немного зажат, первая партия, которую я здесь пел, — Елецкий в «Пиковой даме». Это было 17 декабря 2006 года. Через полтора месяца, 9 февраля 2007-го, я пел Роберта, а 13-го спел Онегина. После стал петь Марселя из «Богемы», ввёлся в «Травиату», пел Жермона. И у меня пошли ключевые партии, как, к примеру, Эскамильо в «Кармен». Эта сцена, её размах помогли мне раскрыться. Так я влился в коллектив новосибирского театра.
— Ваш незаурядный талант заметили и за рубежом. Есть интересные предложения?
— В октябре мне предстоит лететь в Нью-Йорк, предложили в Метрополитен-опера страховать нашего знаменитого Дмитрия Хворостовского в партии Рената из «Бал-маскарада» Верди. И следующий контракт — в январе-феврале будущего года страховать его же в «Доне Карлосе». И кто знает, в оперном мире так случается: Кабалье в своё время страховала Марию Каллас. Каллас заболела, Кабалье вышла. И мы теперь знаем Монтсеррат Кабалье.
— Так однажды мы услышим, что Максим Аниськин проснулся знаменитым…
— Тут главное быть готовым. Страшновато, конечно, длительный перелёт, другая страна, потом я должен быть на всех репетициях, где-то петь за Хворостовского, ведь я, по сути, его дублёр.
— Вот говорят, у вас раскрылся голос. Как вы это сами почувствовали?
— Он шёл ровно, постепенно раскрывался и продолжает развиваться. И это правильно. Если певец считает, что он достиг определённого максимума, значит, он уже умер как артист. Это все великие говорят, нужно каждый день работать со своим голосом, развивать его, украшать, постоянно к чему-то стремиться, искать что-то новое. Так в любой профессии, если, конечно, ты любишь то, чем занимаешься. Это главное — найти себя в профессии, а значит, найти себя в жизни.
Что-то от Остапа Бендера
— Как вы ощущаете себя в баритональном репертуаре?
— Я начинал петь басом, но очень скоро перешёл в баритоны. Что такое «баритон»? Неверный тон. Нечто среднее между басом и тенором. Басы важные, величественные, теноры — особый характер, всё самое красивое, что написано в опере для мужских голосов, поют теноры, они герои-любовники. Баритоны же наглые, в их характере есть что-то от Остапа Бендера. Типаж человека «сам себе на уме».
— Вы в себе культивируете это?
— До некоторой степени. Певец должен быть хитрым. Ты должен уметь работать и с режиссёром, и с дирижёром, хотя это бывает очень непросто. Каждый требует своё. Бывают, конечно, исключения. Скажем, в прошлом году осенью в Перми я участвовал в постановке оперы Моцарта «Так поступают все женщины», Теодор Курентзис ставил её с немецким режиссёром Маттиасом Ремусом. Это была классическая постановка, всё сделано так, как написано в клавире. Никаких современностей. И при этом получилось удивительно красиво. А сколько там эмоций, сколько игры! И отзывы прекрасные. Видео выложили в «YouTube».
— Владимир Галузин, выдающийся оперный певец, начинавший на сцене НГАТОиБ признался, что для него артистичное исполнение — одна из главных задач.
— Я с ним пел здесь Томского, когда он приезжал прошлой осенью участвовать в «Пиковой даме». Он абсолютно прав. Я считаю, что наше оперное искусство одно из самых сложных, оно включает в себя много граней, целую палитру красок. Некоторые артисты берут не столько голосом, сколько драматической игрой, и от этого выигрывают. Тем более, на нашей огромной сцене, где мазки должны быть крупными, заметными.
— Спортом до сих пор занимаетесь?
— Да, я и в бассейн хожу, и бегаю, и в фитнес-зале занимаюсь. Считаю, что тело певца должно быть как пружина сильным. Представьте, что вы стоите на одном берегу реки и пытаетесь докричаться до другого берега. Так кричать нужно в течение часа и делать это красиво, при этом нужно играть, попадать в ритм, помнить все слова и, если это не русский язык, понимать, о чём поёшь. Представляете, сколько нужно энергии?!
— Влияет ли на состояние голоса, работу на сцене обстановка в семье?
— Абсолютно, у певца должен быть просто замечательный тыл. У меня недавно большое счастье случилось — 1 июня родилась дочь.
— Поздравляем вас!
— Спасибо! Семья, люди, которые тебя любят и ждут, дают безумную, колоссальную энергию. У меня это второй брак. С первой женой мы жили около десяти лет, часто ссорились, в этот период у меня было не всё благополучно с голосом. А сейчас идёт расцвет, я думаю потому, что появился надёжный фундамент. Кстати, вторую жену я встретил здесь, в Новосибирске. Она меня моложе и с музыкой совершенно не связана. В оперный театр прежде и не заходила, а теперь все оперы знает. Мне важно знать, что я нужен своей семье, родным, близким, тогда я могу всецело отдаться творчеству. Я ведь безумно люблю эту музыку и всё, что с ней связано. n
