Новосибирск и Новосибирская область: свежие новости, объективный анализ, актуальные комментарии

Вячеслава АСАНОВА называют «крёстным отцом» фольклорного движения в Западной Сибири: за плечами — сотни экспедиций по глухим деревушкам, в творческом архиве — тысячи сказок, пословиц, потешок. Его речь удивительна ярка — сочные, «шукшинские» образы, эмоции, чувства, — и глаза-то закрывать не нужно, чтобы мысленно «картинку» представить.

— Вячеслав Владимирович, начало биографии у вас традиционное, «рабочее». После восьмого класса устроились на завод, доучивались в вечерней школе. До армии работали учеником токаря, токарем, монтёром связи на телефонной станции. А откуда песня взялась?

— Собственно, от судьбы… Хотя более целенаправленное, осознанное отношение к творчеству появилось, пожалуй, когда в 1970 году я поступил в музыкальное училище на дирижёрско-хоровое отделение. После окончания год работал руководителем детского хора…Интересно, что училище я заканчивал со своим произведением — в качестве дипломной работы написал песню. А в приёмной комиссии сидел новосибирский композитор Аскольд Федорович Муров. Заслуженный деятель искусств РСФСР, один из основателей сибирской композиторской школы. Именно Муров и предложил мне поступать в Новосибирскую консерваторию на теоретико-композиторское отделение.

— Почему фольклор?

— Народной песней ещё в консерватории «заболел». После первого курса у нас, у композиторов, была фольклорная практика. Я попал в группу, которой руководил композитор Юрий Иванович Шибанов. Поехали мы на Алтай — в Курьинский и Краснощёковский районы. Эта была моя первая экспедиция. Я тогда, собственно, первый раз и в деревню-то попал. В следующем 1977 году была экспедиция уже в Тобольский район Тюменской области. Песен мы в этих экспедициях много записали, и, конечно, потрясло, когда люди неграмотные, без всякого музыкального образования, могли петь на четыре, пять голосов, при этом хорошо слышать друг друга, варьировать, импровизировать. Отсюда и у меня пошло — сочинял обработки народных песен для хора, писал концерты для оркестра народных инструментов на фольклорном материале. А после окончания учёбы в консерватории мне предложили работу в научно-методическом центре народного творчества руководителем фольклорного ансамбля. Этот ансамбль просуществовал десять лет. А в 1991 году на его базе возник «Новосибирский областной центр русского фольклора и этнографии» — десять лет я работал директором этого центра. За эти годы мне совместно с коллегами-фольклористами удалось открыть фольклорно-этнографическое отделение в Новосибирском колледже культуры и искусств. Параллельно работал в Новосибирском педуниверситете; читал, да и сейчас читаю, лекции по фольклору студентам-заочникам в Алтайском институте культуры.

— Знаю, что вы считаете, что любая песня может стать фольклорной. Мне трудно представить, что какой-нибудь «хит» нашей попсы станет народной песней…

— То, о чём мы говорили до сих пор, и то, чем занимаюсь я, — это фольклор традиционный. То, что сохранилось и дошло до наших дней с XVIII—XIX века. Это старинные свадебные песни, хороводы, песни лирико-протяжные, воинские, плясовые… Достаточно широкий жанровый спектр. На самом деле фольклор, даже песенный, он гораздо разнообразнее. И любая песня может в какой-то момент стать народной, если народ так решит. Песню эту народ принял и поёт. И это характерно для более поздних песен — для городского фольклора. Сюда же можно отнести романсы, песни ямщицкие, солдатские и многие другие. Это авторские песни. Как правило, большинство из них написаны поэтами Золотого и Серебряного века. Другое дело, как к этому относится сам исполнитель. Я говорю об издержках современного шоу-бизнеса. Не секрет, что на эстраде, на телевидении сегодня всё стараются максимально уплотнить, и зачастую исполнители, режиссёры какого-либо действа просто становятся заложниками этих обстоятельств…

— Например?

— Расскажу одну историю. Как-то я записывал одного прекрасного гармониста, который был участником передачи «Играй, гармонь» у Заволокиных. Колоритный такой старшина милиции Пухов Иван Васильевич. Мы с ним столько наигрышей записали, столько он мне рассказал — и про себя, и про гармонь свою знаменитую… Впору отдельный фильм снимать. Его Заволокины нашли, позвали на передачу. Собрали несколько гармонистов, которые в одной тональности играли — допустим, до-мажор, — поставили их вместе, и 30 (!) секунд они «Подгорную» играли. А потом им: «Всё. Спасибо. До свидания». А Пухов этот со своей Кыштовки десять часов на съёмки добирался… Представляете его реакцию! Что-то вроде того: «Чтобы ещё когда-то!» — ну и далее. Хорошо это или плохо? Не знаю. Одно могу сказать точно: это — не мой путь. Думаю, что просто надо понимать: каждый гармонист, каждый человек — это легенда. А гармоней сколько разных есть! Интересных: и хромка, и однорядка, и гармонь с русским строем… Сколько вологодских, тальянок, и каждая по своему неповторима, у каждой своё звучание, свой «голос».

— Фольклор и современный русский язык — разговорный, литературный, — насколько они отличаются?

— Язык постоянно развивается, меняется, и не всегда, к сожалению, в лучшую сторону. Но и сегодня в лучших своих проявлениях он сохраняет самые яркие свои качества. Приведу такой пример: все байки, которые рассказывал на эстраде Михаил Евдокимов, — всё это так по-деревенски… Очень интересно и самобытно. И это, безусловно, фольклор. Авторский, стилизованный, но фольклор. И, что важно, ему никогда не изменяло чувство меры. Чего, к сожалению, не могу сказать про всю команду «Аншлага»: вот там и переигрывание, и кривляние, опошление языка. И всё это неестественно, неинтересно, натянуто... А вот, допустим, «Уральские пельмени» мне нравятся. Ребята играют, шутят, прямо на ходу многое сочиняют. И байки Евдокимова, и «Уральские пельмени» — всё это в стиле народного фольклорного театра. Когда ещё в Новосибирском фольклорном центре работал, у нас абонемент был в Доме офицеров. Мы там десять лет проводили разные праздники, свадьбы играли, на святки несколько вечеров делали… Конечно, фольклорный язык сильно отличается от современного — и разговорного, и литературного. Современный разговорный язык засорён всевозможными «жаргонизмами», особенно язык городской. Он почти уже стал «криминальным», «блатным», в нём столько грязи. И печально, что особенно замусориванием языка грешат те, кому нужно заботиться о его чистоте, — например, журналисты, писатели. Они объясняют это — то ли кому-то, то ли сами себе — тем, что пытаются как-то приблизить свой язык к языку современной молодёжи. Чтобы «понимали». Но сами не понимают, что тем самым упрощают язык, выхолащивают его.

— А в современной деревне что с языком происходит?

— В деревнях всё-таки язык более сохранился. Во-первых, ещё есть в российских сёлах диалекты. Помню, мой друг и наставник, поэт из Новосибирска, фольклорист Иван Афанасьевич Овчинников, который всегда радел за исконный, свободный русский язык, всегда говорил мне: «Надо записывать, записывать простых людей, как они говорят, как они общаются…» И, действительно, язык этот богатый. Например, филологи в Пермском университете изучали язык одной простой деревенской женщины, лет двадцать с ней работали. Женщина эта неграмотная, у неё ни одного класса образования. Но язык её был настолько образным, что при сравнении он чуть ли не на тысячу слов оказался активнее, чем язык Александра Сергеевича Пушкина, который, как известно, тоже был большим ценителем и знатоком живого народного языка. У женщины этой буквально после каждого слова — пословица, прибаутка, междометие, сравнение. И речь её буквально лилась. И это было нормой для разговорного народного языка. Люди умели легко и быстро реагировать на фразу: раз — и тут же ответ готов. Тугодумов не было. Потому-то в деревнях у меня много знакомых бабушек и дедушек, с которыми мы дружили и дружим, и я по нескольку раз приезжал к ним не только за материалом, но и просто по-человечески пообщаться.

— Записываете за ними?

— Увы, это не всегда удавалось… Порой и по моей вине. Это потом задним умом понимаешь, что надо было всё записывать, а теперь только жалеть остаётся да себя корить.

— Знаем, что вы пишете книги…

— Так сложилось… А вообще-то, писать я начал раньше. Когда на «вольные хлеба» уходил — научным руководителем, художественным руководителем, — ездил много. А записи вёл в поездах, там времени свободного много. По сути, все мои книжки в поездах написаны. Дома только набирал их на компьютере, редактировал. Как пишу? Люблю импровизировать на тему. Не жду вдохновения, просто регулярно работаю. Словари, многочисленные фольклорные сборники — у меня всегда под рукой, от этого и отталкиваюсь. Сказки, например, многие на сюжеты народных песен — на романсы, на хороводы, на тюремные песни, на солдатские… Ведь в песнях этих столько всего заложено! Интересные толкования возникают на пословицы, поговорки, загадки… Вот — пословица, а я начинаю раскрывать её смысл в стихотворной форме. Тоже очень интересно, любопытно. И сам материал богатейший, безграничный… Сейчас фэнтези пишу. Иногда просто включишь РенТВ, а там «Территория заблуждения», которую Прокопенко ведёт. Разные фантастические вещи рассказывает — тарелки, находки, пирамиды… Раз, за что-нибудь зацеплюсь — возникла какая-то сказочка. Готовлю две новые книжки, составляю, редактирую, художники над макетами работают. Либо к Новому году, либо в начале следующего они должны выйти.

Наталия ДМИТРИЕВА